— Я ждал этого столько лет.
— Нет, — ответила я.
— Но почему? — он сильно прижал меня к себе.
— Нет, — снова сказала я, потому что все длинные слова забыла. — Нет, — уже традиционно прошептала я.
Мой шепот показался Кириллу грустным предзнаменованием слез.
— Прости, чистая моя девочка. Прости меня.
Я хотела икнуть. Мой ик мог быть чемпионским. Я сдерживалась изо всех сил. Выглядела я, наверное, трагически. Кирилл попросил меня постелить ему постель. Диван у нас в доме был один — супружеский. По праву женщины я решила его занять. Кириллу же кинула на пол спальный мешок из моего альпинистского прошлого. Утром, когда часы выдохнули восемь ударов, а на площадке задребезжал лифт, я проснулась и обнаружила закутанного в мешок Кирилла рядом с собой. Через мгновение нас увидел пришедший с поздних проводов Большой Подруги Маши мой муж. Он весело сказал:
— Ну, вы даете.
И щелкнул меня по носу. Кирилл открыл глаза и вздохнул. Из его рта воняло перегаром, из моего, видимо, тоже. Он вылез из мешка абсолютно одетый, поправил галстук и собрался уходить. Перед уходом он поцеловал меня в щелкнутый нос, наверное в знак протеста перед грубостью мужа, и сообщил, что уезжает в долгую-предолгую командировку за границу, в страну, где не будет грязных луж и меня. Я сказала ему: «Пока».
Через полгода мой муж бросил Большую Подругу Машу, и мы с ней помирились, а еще через три месяца он бросил меня. Я не знаю, почему мы расстались, потому что непонятно, зачем мы вообще так долго были вместе. Он был чудесным, веселым, жизнелюбивым, равнодушным к нюансам коммивояжером косметической фирмы «Кэри Лэй», я была славной, игривой, азартной и равнодушной ко всему на свете учительницей истории в частной школе для детей глупых, добрых и богатых родителей. Мы были хорошей парочкой с олимпийскими потенциями прожить долгую отдельную жизнь, чтобы на старости обменяться впечатлениями. Но он все разрушил. А я не привыкла жить одна. И решила вновь освятить пустующее место. Первый комковатый блин слепился с Пашей, братом Большой Подруги. Паша был очень военным и очень серьезным. На первое свидание он опоздал ровно на полтора часа, в его объяснениях четко просматривались два троллейбуса, час пик и полное отсутствие денег. Я показала себя с лучшей стороны: занудливая девственно-разведенная училка с претензиями на знание мира. Свидание приобрело черты совещания по вопросам безопасности и мирного урегулирования внутренних конфликтов. В конце вечера, который я определила регулярными зеваниями, Паша томно взглянул на диван и сказал:
— Как не хочется сейчас в транспорте толкаться…
Я заняла ему денег на такси. Больше мы не встречались.
Вскоре, тоже вчера, я вступила в эпопею «трех Сережек». Первый из них, владелец крупного продуктового магазина, граф Калиостро с купеческими замашками и печальными карими глазами, раньше был клиентом моего мужа. Он звонил мне домой несколько раз в поисках обещанной ему косметики и грустно вздыхал на каждое «нет и не будет». Даже через телефонную трубку я слышала запах забытой уже семейной жизни, потому что мой муж тоже пользовался «Кэри Лэй». Однажды Сергей Васильевич пригласил меня в ресторан, и я согласилась исключительно для того, чтобы понюхать свои воспоминания.
Двадцать лет назад этот ресторан был знаменит и престижен. Когда я была школьницей, меня водили туда обедать родители. Сейчас он был обветшалым и помпезным, следы времени и героического прошлого придавали ресторану сходство с крейсером «Аврора». Мой спутник Сергей Васильевич посадил нас за «особый» столик и нежно накрыл мою ухоженную ладошку своей морщинисто-венистой рукой. «Когда-нибудь у меня на теле тоже появятся старческие пятна», — подумала я, и мне стало жаль нас обоих, единственных посетителей грустного ресторана. В огромном пустынном зале гулял ветер, он почему-то дул в мою сторону и приносил мне запах разлагающихся зубов Сергея Васильевича. Но я покорно сидела лицом к судьбе. Печальные, сильно оттянутые книзу глаза Сергея, похожие на глаза бассет-хаунда, явно что-то говорили мне, но смысл молчаливого послания растворялся в воздухе, не долетая и до середины стола. Мы не понимали друг друга и со стороны смотрелись как двухместное скопище идиотов. Я хотела есть, но ритуальное держание меня за руку продолжалось, и мне очень неудобно было склониться над тарелкой. Наконец, уже не надеясь на так и не возникший между нами магнетизм, Сергей Васильевич сказал: