Я мог бы вернуться и получить по физиономии. Но с другой стороны, она уже давно выросла и стала совершеннолетней. Теперь она сама распоряжалась собственной жизнью и решала, на что ее потратить. Во всяком случае, так было по закону.
Тем не менее при ресторанном освещении она выглядела трогательно юной. Собственное отражение тринадцатилетней давности. Отражение, разбить которое стоило всего четыреста крон.
Я вышел на улицу, оставив ее сидеть в собственном прошлом, окруженной со всех сторон кошмарами, разрушить которые мог лишь краткий миг наркотического опьянения.
Давшая трещину яхта под именем «Сирен», которую унесло далеко в море, где вокруг бушуют высокие волны, а под днищем ужасающая засасывающая глубина.
На улице уже наступили сумерки. Скоро должны были зажечь фонари, а меня ожидала очередная пробка на дороге.
Для сантиментов не было времени, как не было его и для чувств.
27
На пятом проверенном мной почтовом ящике на кусочке картона было написано полустершимися от дождя чернилами: «Ульсен».
Я съехал с шоссе на боковую проселочную дорогу, которая так резко устремлялась с горы вниз к фьорду, что я почувствовал себя горнолыжником. Дорога привела меня к повороту, заросшему шиповником, на кустах которого висели сморщенные коричневые ягоды, охраняя от незваных гостей спокойствие хозяина. Однако я не послушался предупреждения и поехал дальше.
Внизу переливались темные воды Люсефьорда, больше всего похожие сейчас на глыбы колотого льда. На другой стороне фьорда среди великолепного соснового бора вздымались купола-луковицы дома Уле Бюлля. Слабый свет ноябрьских сумерек был чудесен и загадочен, но не слышалось звуков скрипки, которые выманивали по воскресным дням девушек из уединенных уголков. Но ведь сегодня и был вторник.
Старый хутор расположился на заросшем травой склоне. Темные ели, окружавшие дом, производили довольно неприятное впечатление и создавали своеобразную атмосферу, которая больше всего подошла бы для похорон. Вы ничуть не удивились бы, заслышав в таком месте печальный голос норвежской скрипки феле, запевшей мелодию «В минуты одиночества». Но было тихо. Почти неестественно тихо.
Я остановился на опушке леса, чтобы получше рассмотреть деревянный дом. Низкая крыша была покрыта замшелой черепицей, а дверь сделали такой маленькой и тесной, как будто жилище специально строили для карликов и гномов. На меня смотрели два темных пустых окна. Ни одна из простых белых занавесок, висевших по краям окон, не шелохнулась. Нигде ни малейшего движения. Из трубы не вился дымок.
Лес был безмолвен. Единственной птицей в нем был я. Но и я не пел.
Я подошел поближе.
Похоже было, что дом простоял тут не меньше ста лет. Какой-то крестьянин работал здесь, наверное, не покладая рук, выплачивая аренду господину из главной усадьбы Люсефьорда. Растения, им посаженные, давно увяли, животные его давно уже пребывали на небесах, а сам он лежал где-то неподалеку под землей и горько сожалел о потраченном понапрасну времени.
Я осторожно подошел к одному из окон и, наклонившись, заглянул внутрь. Единственное, что я увидел, было мое собственное отражение в темном окне.
Я загородился от света руками и приблизил лицо вплотную к окну. Комната была пуста.
Зато я смог разглядеть ее спартанскую обстановку. Стол, пара стульев, комод и кровать. Книжная полка в углу. На столе лежала газета и раскрытый журнал. Рядом стояла чашка. Несмотря на пустоту, комната выглядела вполне обитаемой.
Я отошел от окна и завернул за угол. Под маленьким козырьком расположилась дверь. Я попробовал ее открыть — она была не заперта.
Я предусмотрительно распахнул дверь настежь, прижал ее к стене и тщательно осмотрелся, прежде чем войти внутрь. Затем на секунду остановился и прислушался.
Я очутился в той же комнате, какую видел через окно.
И вновь у меня возникло довольно неприятное чувство, что дом обитаем и просто затаился, а дверь вовсе неспроста оставили открытой. В комнате было холодно, но не чувствовалось запаха гнили. Постель разобрана, и когда я втянул воздух, то почувствовал слабый запах кофе.
Я подошел к столу и посмотрел в чашку. Пустая, но на дне сохранились остатки влаги.
На белом поле журнала кто-то написал ряд цифр: 095 44 1 и семизначный номер телефона. Если я не ошибался, это был лондонский номер. Я вырвал лист, сложил его и засунул во внутренний карман.