— Игра окончена, Кари, — сказал я.
— Какая еще игра? — заорала она.
— Полиция арестовала Карла Бернера два часа тому назад. Его все еще допрашивают.
— Карла? Он в…
Ее лицо превратилось в застывшую маску.
Я кивнул.
— В полиции. Все вышло наружу.
— Что именно?
— Не думаю, что ты ничего не знала.
— Что ты имеешь в виду?
— Похоже, ты уже подготовилась к отъезду.
На журнальном столике лежал упакованный чемодан, но она еще не успела закрыть его. Рядом с чемоданом стоял стакан с пузырящимся коричневым напитком. Я не разбудил ее.
Она проследила за моим взглядом.
— У меня осталась неделя от отпуска.
Я быстро развернулся, вышел в коридор и вернулся с билетами в руках. Она была настолько поражена, что не успела ничего предпринять.
Я открыл билеты.
— Посмотрим. Лондон? Это в ноябре-то?
Она опустила глаза.
— Просто шопинг. Хочу купить подарки на Рождество. Походить по театрам.
Она попыталась выхватить билеты, но это ей не удалось.
Я поднял билеты над головой как решающий аргумент в предвыборной компании.
Цвет ее глаз тут же изменился, как будто солнце блеснуло сквозь осеннюю листву. Она стала поигрывать с резинкой трусиков. Она пыталась подавить свою ярость и сохранить контроль над ситуацией. При этом Кари никак не могла решиться, какую роль ей сыграть: фурии, соблазнительницы или девственницы в беде.
Она сделала правильный выбор и решилась на последнюю роль: упала в кресло, спрятав лицо в ладонях. Плечи ее задрожали. Автоматически я сделал шаг по направлению к ней. Но вовремя одумался.
— Я… Я не… Я не знала… Просто все так произошло.
— Что произошло? — спросил я.
— Карл… Когда мы… Он все рассказал мне, в постели… Просто хвалился, какой он умный и ловкий. Как он одурачил полицию — своего отца — всех.
— И что он тебе рассказал?
— Я не могу тебе сказать.
— Послушай, я уже почти все знаю. И полиция тоже. Речь идет о наркотиках, да?
Она кивнула.
— Он… Он нашел путь, по которому можно было переправлять на платформу таблетки через нашу фирму, поставляющую товары для рабочих. В море совершенно безумный спрос на стимуляторы, но при перевозке рабочих на вертолетах очень строгий контроль. Так что они не могут провезти с собой. Но тем выше была цена — и больше прибыль.
— И Латор все раскопал?
— Алекс? — Она взглянула на меня, но тут же спрятала вновь лицо. В газах не было даже намека на слезы.
— Да. Ведь он там работал. В отеле.
— Об этом я ничего не знаю. Мы познакомились с Алексом на компьютерных курсах — ко всему прочему это не имеет никакого значения.
— А в чем заключалась твоя работа?
— Я не работала на них. Карл Бернер и Харри Хельгесен сами все делали, даже грузили товары, когда был нужный рейс.
— Кое-кто заметил это.
— О?
— Латор, например.
Она не ответила.
— Но Карл все-таки рассказал обо всем этом тебе?
Она пожала плечами. Наклонилась еще ниже и достала из кармана халата крошечный платочек, которым картинно вытерла глаза.
— Мужчины любят… Карл доверял мне.
— И тем не менее ты предала его?
— Предала? Я? Мы ведь собирались…
— Да? Что вы собирались? Отправиться вместе в Лондон?
Она в молчании смотрела на меня.
— Где вы обычно встречались? Здесь?.
Она покачала головой.
— В доме номер 22, может быть? Ведь у него тоже есть ключи от той квартиры, не так ли?
— Что ты об этом знаешь?
— Немного — только то, что я выследил тебя вчера вечером. И слышал, как ты по телефону договаривалась там с кем-то встретиться.
В ней начала проявляться фурия.
— Насколько я понимаю, ты не терял время зря?
— Не совсем так, как мне кажется. — И с этими словами я засунул ее билеты во внутренний карман пиджака. Она следила за моими действиями, но никак не прокомментировала их.
Я подошел к окну. Улица была пуста. Никого. Даже коты не выбирались на свои игрища в такие ноябрьские студеные ночи.
Я кивнул, указывая на другую сторону улицы.
— Там полтора года назад сгорел дом.
— Ну и что?
Откровенно безразличное выражение ее лица не соответствовало напряженно изогнутому телу.
— Студент по имени Асбьерн Сэвог сгорел в доме. Во всяком случае, так считали.
— О?
— Ты его знала?
Она покачала головой.
— Ты помнишь, как было дело?
Она опустила глаза.
— Кажется, да.
— Мне тоже так кажется. Здесь был Латор.
Она кивнула.
— Вы вызвали пожарных. Выбежали на улицу. Может быть, он вошел в горящий дом?
— Кто? Алекс? Да ты с ума сошел! Дом полыхал.
— Именно.
— Я… Я не понимаю, о чем ты говоришь. Я не понимаю, на каком основании ты вообще заявился ко мне… — Она посмотрела на чемодан. В голосе наконец-то появились нотки настоящей истерики. — Я собираюсь в отпуск. И тут являешься ты со всевозможными обвинениями… Может, теперь ты доволен? Тебе пора убираться прочь.
Я взглянул на часы. Скоро уже три. А день выдался богатый событиями. Внезапно я ощутил смертельную усталость, но покачал головой.
— Нет.
Она развела руками и что-то прошипела.
Я ответил:
— Ты по-прежнему можешь выбрать между моим обществом и обществом полиции.
Она сделала новое движение рукой, выставив вверх ладонь.
— Вообще-то я собрался проводить тебя в аэропорт. Во сколько самолет?
Она закатила глаза.
— Ну что ж, во всяком случае, я собиралась полежать на спине хотя бы несколько часов, но в одиночестве, без лишней тяжести на себе, — резко добавила она.
— Не имею ничего против, если ты предложишь полежать под тобой, — отпарировал я.
Она посмотрела на меня ледяным взглядом.
— Я не боюсь тебя и могу себя защитить.
— Верю, верю. — Я уселся на софу и спросил: — Ты не хочешь что-нибудь предложить выпить усталому путнику?
— Нет.
— …Спасибо.
— А что будет с моими билетами?
— Ты получишь их завтра утром.
Она захлопнула крышку чемодана и вытащила его в коридор.
— Спокойной ночи, — пожелал я ее спине.
Она со стуком закрыла дверь спальни.
— Приятных снов.
Ее светло-коричневый напиток по-прежнему стоял на столе, но уже не пузырился.
Я подождал еще полчаса. Прошелся по ковру взад-вперед, рассматривая картины на стенах, полистал книгу, прислушиваясь к звукам из спальни.
Однако все было тихо. Никто не открывал окон, никто не играл в Оле-Лукойе.
В четыре часа я начал медленный обыск ее квартиры. Единственной интересной вещью, которую я нашел, была краска для волос. Если я только правильно понял, она собиралась выкраситься в более темный цвет.
Кроме того, у меня появился полный набор цветных кусочков мозаики ее личной жизни. Альбом с фотографиями из времен детства, школы, гимназии, работы и отдыха. Старые родственники со сморщенными лицами, свадьбы друзей, чьи-то похороны, крестины. Рождественские и пасхальные открытки. Фотографии с солнечных пляжей на фоне высоких гор. Типичные норвежские семейные фотографии. Свежий норвежский воздух.
Я не видел ни одного знакомого лица, пока не начал рыться в книгах. Из одной их них на пол упала черно-белая фотография — одна из тех, что делают уличные фотографы.
На фотографии, явно не в Норвегии, стоял Александр Латор рядом с белым молодым мужчиной, которого я никогда не видел раньше. Я перевернул фотографию. На обороте кто-то красными чернилами написал: «Лондон, 1979».
Мозаика сложилась.
Я засунул фотографию в бумажник и решил немного подремать, пока меня не разбудили чьи-то осторожные пальцы, пытающиеся пробраться во внутренний карман моего пиджака.
Я открыл глаза и уставился прямо в серо-стальные глаза Кари Карсте. Она была так близко ко мне, что мы могли бы слиться в поцелуе. Но вместо этого мы просто смотрели друг на друга, кажется, целую вечность.