— Я уже в том возрасте, когда лучше всего себя чувствуешь при приглушенном освещении.
Я понимал ее. Ведь она работает в государственных учреждениях, где яркий свет режет глаза правым и неправым, людям по обе стороны черты.
Моя знакомая из Регистра жителей — ее имя было Карин, а фамилия Бьерге, — как всегда, была практично одета. Темно-синие в широкую полоску брюки облегали привычные к конторским креслам широкие бедра, темно-красный вязаный приталенный жакет сочетался с белой блузкой, украшенной простой золотой брошью и зеленым поплиновым плащом, который она расстегнула, войдя в кабинет. Как мне показалось, со времени нашей последней встречи ее волосы стали короче, а лицо более усталым. Но ведь и времени прошло не так уж мало. Из практических соображений мы предпочитали общаться по телефону. А после одной ее довольно резкой реплики несколько лет тому назад я старался звонить только в крайних случаях. Но сейчас она сама позвонила с просьбой встретиться, и, по моим предположениям, сделала она это не для того, чтобы показать мне свой счет за телефон.
Я встретил ее стоя у письменного стола. Пожал ее маленькую холодную руку.
— Кофе?
Она посмотрела на меня.
— Да, спасибо.
По ее взгляду я понял, что и она заметила на моем лице следы времени. А ведь более частые встречи могли бы избавить нас от таких вот неприятных минут.
Я варил кофе, а она пыталась поудобнее устроиться в моем старом кресле для клиентов. Теперь она на собственном опыте могла убедиться, что это не так-то и просто.
Я налил ей кофе и сел за стол.
Она убрала со лба светлый завиток волос, помолчала и выдавила:
— Дело касается Сирен.
— Я так и думал.
И тем не менее это был удар.
Сирен была одним из немногих удачных случаев из времен моей работы в Комитете по вопросам детства. Те важные сведения, которые я получал от своей знакомой из Регистра жителей, объяснялись не моим необыкновенным шармом, но тем, что она чувствовала себя обязанной мне. У нее была только одна сестра. И именно ее-то я и вытащил из помойной ямы, отмыл от грязи, дал сухую одежду и наставил на путь истинный. Все, что я слышал — до сегодняшнего дня, — указывало на то, что с того пути она не сходила.
Я сделал гримасу, которая должна была выразить сочувствие.
— Я думал, что у нее все в порядке.
— Так и было, Варг. До недавнего времени. — Она открыла свою темно-зеленую сумку и вытащила пачку сигарет.
— Здесь можно курить?
Я кивнул и подвинул к ней через стол вызывающе пустую пепельницу для клиентов.
Она прикурила сигарету, и на минуту ее лицо осветилось ярким пламенем спички. Затем спичка погасла, и только огонек сигареты, словно символ теплившейся надежды, остался мерцать в темноте.
— Ведь она вышла замуж?
Она кивнула.
— Мммм. За студента. Она тоже начала учиться и уже почти заканчивала учебу, когда… Асбьерн — ее муж — сгорел, полтора года тому назад. Тогда-то она и вернулась на старую дорожку. Ушла от нас. Сначала я думала, что это естественно. Горе. Одиночество. Затем я поняла, что это ненормально, ведь мы почти совсем перестали ее видеть.
— Мы? — Я посмотрел на ее левую руку. Вообще ни одного кольца. — Ты имеешь в виду своих родителей?
— Отец уже давно умер. Мама еще жива, но очень плохо себя чувствует. Это, собственно, и стало одной из причин, заставивших меня обратиться к тебе. Ты должен помочь мне найти ее, Варг. — Она прикусила губу.
Я кивнул.
— Это не будет стоить тебе ни эре, Карин.
— Но я пришла не из-за этого!
— Я знаю. Но за эти годы ты так много сделала для меня… и кроме того… это касается и меня лично. Я всегда вспоминал Сирен и радовался, что у нее все сложилось так удачно. Если бы у меня на стенах висели грамоты, то на одной из них непременно должно было стоять имя Сирен. Я чувствую, что я живу не напрасно уже потому, что мне удалось кое-что сделать для нее.
Она посмотрела на меня, а я — на ее губы. Однажды вечером лет двенадцать-тринадцать назад мы подарили друг другу мимолетный поцелуй — столь легкий, что его как будто и не существовало. Больше между нами ничего никогда не было. Но я все-таки сказал:
— Вы много значите для меня… вы обе…
На губах промелькнула легкая улыбка и исчезла.
— Спасибо. — Она опять порылась в сумке. — Может, в этом и нет необходимости, но я захватила с собой на всякий случай фотографию Сирен.
— И очень кстати. — Я взял коричневый фирменный конверт с пластиковым окошком на верхней стороне, через которое я увидел уголок рта и крыло носа. Я достал фотографию и оказался лицом к лицу с Сирен, которая, хотя я и узнал ее без труда, стала на несколько лет старше.
Нельзя сказать, чтобы Сирен совсем не походила на сестру, но ее лицо было несколько уже и длиннее. Обратил я внимание и на запавшие глаза с темными кругами — я никогда не мог их забыть. Они видели слишком много, даже когда ей было всего пятнадцать.
Короткая стрижка, светлые волосы зачесаны со лба назад по последней моде, которая, однако, удивительно шла ей.
Я оторвался от фотографии.
— Расскажи мне о ее жизни. Как звали ее мужа? Ведь была же у него фамилия?
— Сэвог. Асбьерн Сэвог.
— Уроженец Бергена?
— Нет, из Восточной Норвегии. По-моему, из Нотоддена или откуда-то оттуда, я точно не знаю. Они познакомились в университете и уже через несколько месяцев решили жить вместе. И все шло хорошо. Нельзя сказать, что мои родители пришли в восторг. По крайней мере, не особенно радовались, пока они не поженились по-настоящему. Но ведь у Сирен никогда не было особенно хороших отношений с отцом и матерью. Во всяком случае, их с мужем приглашали на рождественские обеды.
— У них были дети?
— Слава Богу, нет.
— И затем с Асбьерном случилось это?
Она кивнула.
— Все так ужасно. Он пошел на вечеринку к друзьям. Сирен утверждает, что он не употреблял наркотики. Только пил. Не знаю, но они, должно быть, упились до умопомрачения, потому что на следующий день никто ничего не помнил. Короче, случился пожар, и он сгорел заживо. Дом сгорел дотла — один из этих старых деревянных сухих домов, что вспыхивают как факел! — Она сделала неопределенное движение руками, но я прекрасно понял, что она имела в виду. В свое время мне приходилось видеть, как горят такие дома, и никто не мог бы позавидовать находящимся внутри.
— В тот вечер Сирен с ним не было?
— Нет, он развлекался один.
— Ты не думаешь, что у них могли быть какие-нибудь проблемы между собой?
Она медленно покачала головой.
— Я никогда не замечала ничего подобного!
— А пожар расследовался?
Она испуганно посмотрела на меня.
— Да, но это было чистой проформой. Нам ничего не сообщили, и как раз в то время… умер отец.:. На нас навалилось слишком много…
Я посмотрел на нее, но свет лампы падал только на ее руки. Лицо скрывалось в полумраке, лишь изредка освещаясь слабым огоньком сигареты. Она быстро провела рукой по глазам, и я заметил, как подрагивает ее рот.
Она кашлянула.
— После этого все пошло наперекосяк.
— Что же все-таки случилось?
— Она ушла — и не только от нас. Не платила за квартиру. И ее выставили. Я пробовала поговорить с хозяином квартиры, заплатить за нее. Но он лишь увеличил квартирную плату и сказал, что не сдает свою квартиру привидениям. Вот так. Несколько раз она приходила ко мне домой. Занимала деньги. У меня сердце кровью обливалось. Я видела… что она вновь стала принимать наркотики. — Она кивнула на фотографию, которую я все еще держал в руке. — Она уже выглядит совсем иначе. Так, как ты ее помнишь. Это просто кошмар — видеть, чувствовать, что твоя собственная сестра становится легкой как перышко, которое может унести в любой момент порывом ветра! Она перестала быть самой собой!
Я подождал, пока она не возьмет себя в руки.
— Когда я отыщу ее — что я должен ей сказать?
— Скажи, что мать лежит в больнице, она умирает, и я не прошу ее ни о чем, только чтобы она смогла пойти со мной навестить маму. Или пусть пойдет одна, если ее это больше устроит! Самое главное, чтобы она показалась!
— А как с… Мне нужно задать тебе еще пару вопросов, чтобы знать, с чего начать. У нее есть друг?
— Совсем недавно я встретила ее в городе с каким-то изможденным парнем, которого она назвала… мне кажется, Хенриком. Она представила его как своего нового друга.
— Хенрик! А фамилия?
— Она сказала, но я не помню. Вернее, просто не разобрала. Ты же знаешь, как они говорят в таком состоянии.
Я знал.
— А она не сказала тебе своего адреса? Где она может быть?
Она вновь открыла сумку и достала зеленый клочок бумаги. Билет на автобус, на обороте которого кто-то дрожащей рукой написал адрес.
— Нэстегатан?
Она кивнула.
— Я была там, прошла мимо дома. Но он такой старый и совсем заброшенный, что у меня не хватило мужества войти туда одной.
— Хочешь пойти со мной?
— Если возможно, нет, — тихо ответила она.
Я успокаивающе кивнул ей.
— О’кей. Ты столько для меня сделала, что я буду счастлив оказать тебе, по крайней мере, эту услугу. Как только я что-то узнаю, сразу тебе позвоню. Твой номер телефона у меня есть. — Я ободряюще улыбнулся. Затем встал и обошел вокруг стола. — А как у тебя самой дела?
— Что ты имеешь в виду?
Я пожал плечами и улыбнулся.
— Жизнь вообще.
Губы сжались, а взгляд устремился в никуда, как раз чуть выше моего плеча.
— Я по-прежнему живу одна.
Затем она взглянула мне в лицо. Мгновение мы смотрели друг другу в глаза. Я чувствовал себя почти ее родственником, может быть, кузеном, и вместе с ней переживал семейную драму.
Я поднял воротник ее плаща и сказал:
— Когда все будет позади, я приглашу тебя на обед.
Она грустно улыбнулась.
— Когда все будет позади, я сама приглашу тебя на обед, Варг. — Потрепала меня по щеке и ушла.
Я стоял и слушал, как затихают ее шаги — она вновь уходила из моей жизни. По всей вероятности, она была права. Когда все будет позади, я смогу пригласить ее разве что на запах соседской яичницы с ветчиной.
Но если ты стал в детстве бойскаутом, то остался им на всю жизнь. Я дал ей обещание бойскаута. Это дело не будет стоить ей ни одного эре.