— Я не люблю платья…
— Тогда берем еще одни взбитые сливки с пышным муссом, чтобы надевать под крахмальный сарафан с воротничком для торта с кремом. Да, моя дорогая? Так ты будешь их менять, и у тебя получится два комплекта, которые можно носить много дней подряд, даже если блузка для торта запачкается, ты все равно наденешь дурацкий старомодный сарафанчик..
Затем мама идет к кассе, и, когда две продавщицы, которые говорят мне «вы» и «девушка», объявляют ей цену, она слегка прикусывает губу.
— М-м-м… Пожалуй, мы все-таки возьмем одну шутовскую блузочку… Может быть, вы пойдете в чем-то нам навстречу?
Тут продавщицы предлагают маме большую скидку в 0,01 % и пару носков, мама успокаивается и говорит: «Хорошо, так нормально, спасибо, сударыни». На улице она спрашивает меня, почему я ничего не говорю, я отвечаю, что потому я не люблю пла… а она спрашивает, что Рашель должна сказать маме? И я говорю, что я должна сказать спасибо, мама.
Но мама ведь не крез, и мы занимаемся шопингом не каждую среду.
Поэтому по субботам Господа нашего я валяюсь в постели и использую свободное время для того, чтобы покрыть рядами козявок стену, насколько дотягивается моя рука.
Всякий раз, как мама видит это, она приходит в ужас.
— Боже, Рашель?
— Чего?
— Это!
— А! Мои козявки? Они не грязные.
— Ну, хорошо, подожди, моя дорогая, вот придет твой будущий муж к нам на ужин, я ему расскажу, что ты делала со своими козявками, когда была маленькая!
Ой-ой-ой, думаю я тут про себя.
— Мишель!
— Что, Франсуаза?
— Она опять…
— Она опять что?
— Козявки, Мишель, комедия с козявками… Посмотри…
— Да-a, надо же… Это все ты, малыш, тут наделала?
— Н-ну…
— Да их как минимум штук двадцать пять на этой несчастной стене…
— Тут еще и с прошлой недели…
— Надо же, ты их как-нибудь уж счисти, малыш, ладно? Да, Франсуаза!
— Что, Мишель?
— Что творится с твоей таратайкой?
— Какой таратайкой?
— С машиной твоей, Франсуаза, с машиной!
— А что еще с моей машиной?
— Сиденья, Франсуаза! Ты что, сэндвичи на них выращиваешь, или как? Нет, просто ты так и скажи, я ведь постоянно кучи голубиного дерьма с лобового стекла счищаю, будет тебе удобрение для твоих остатков сэндвича с тунцом.
— Мишель, мне, в конце концов, уже осточертели твои вопли бесконечные!
— Франсуаза, ты ругаешься при девочке, меня это уже, черт подери, задолбало!
Вот, мама разводит сэндвичи в машине, я делаю то же самое с козявками на стене, только у мамы нет никаких оправданий: крошки от сэндвича можно съесть. А что с козявками делать? Кричать караул, когда я их выковыриваю?
Или пусть мой нос так и набивается ими до предела?
В семидесятых годах мои родители влюбились в полную очарования нормандскую развалюху, дремавшую посреди спокойной деревушки.
С тех пор мы проводим там все каникулы.
Ночью там светятся светлячки.
Утром поет петух.
В доме напротив живут фермеры.
Фермеры держат коров.
Коровы дают молоко.
И мы пьем коровье молоко.
С дурой Элизой, спаржей Патрисией, кудрявым змеем Бастьеном и развратным младенцем Пьером мы играем в «сельские тропинки».
Игра в «сельские тропинки»: большое познавательное путешествие, представляющее собой поход на расстояние как минимум в несколько километров по открытому полю в окружении наших от души веселящихся мам.
Мамы, веселящиеся от души: вожатые, еще не достигшие климакса, объединенные духом графини де Сегюр и Шанталь Гойя.
Вожатые формируют два отряда из маленьких, средних и больших и поднимают настроение участников песнями о том, что в отряде хромых нет, а маршировать лучше всего так, как мы, что километр пешком — это утомительно, утомительно, утомительно…
Маленькие: любимчики. Милые маменькины деточки.
Средние: конспираторы, бывшие деточки.
Синоним: вруны лет восьми.
Большие: помощники мам.
Мне восемь лет и три четверти. Я принадлежу к конспираторам, так сказали Шанталь и Графиня.
Игра в «сельские тропинки» служит причиной возникновения конфликтов, чего никак не ждут наши мамы, взявшие в руки бразды правления.