Выбрать главу

Мне повезло. Он согласился.

Я еду на его багажнике, его майка надувается от ветра и идет мелкой рябью, словно флажок, обозначающий место для купания, она слегка щекочет меня, а маленькие неровности на земле заставляют меня подскакивать, будто блин на сковородке.

Я представляю себе, что однажды, быть может, мы нарочно или не нарочно прижмемся друг к другу.

И каждый раз, когда я об этом думаю, я замечаю, что у меня в животе появляется такое ощущение, словно я падаю с высоты взметнувшихся в пустоту качелей…

Смириться с положением вещей относительно секса и любви

Взять зерна пшеницы

Насыпать их в свою розу в бутоньерке

Ждать всходов

Однажды вечером я надела изысканное платье, скромно умопомрачительное в своей простоте, и он пришел ко мне.

Он сказал мне:

— Давай сделаем ребенка, Рашель.

Мне показалось, что не очень-то красиво, что волосы у него торчат из-под рубашки, а не повсюду из головы, как у Кинг-Конга, который везде одинаково лохматый. Но я ответила:

— Хорошо.

— Спокойной ночи, Ребекка.

— Спокойной ночи, мама.

— Свет погасить или оставить Простушку?

Простушкой я называла свой ночник, когда была в ее возрасте. Ребекка не знает, что слово «простушка» означает — смешная дурочка, и поэтому очень ее любит.

— Хотю, стобы ты погасила.

— Хорошо, дитя мое.

— Мама!

— Да?

— Мне страсно…

— Чего ты боишься?

— В сколу идти.

— Не волнуйся, школа — это хорошо. Спокойной ночи?

— М-м-да… Спокойной ночи.

— И пусть скорее наступит завтра, да, дорогая моя? Чтобы было можно надеть красивую шапочку-шлем и новые брюки… да?

— М-м-м. М-м-да.

— Пусть скорей наступит завтра, да? Новые друзья! Новые подружки! Новая учительница!

— М-м-да.

— Спокойной ночи, куколка моя…

— Мама!

— Да?

— Ты можешь включить Простуску?

Вот так. Ее зовут Ребекка, и завтра она в первый раз идет в школу.

Она всю ночь будет смотреть на фаянсовую подставку своей фаянсовой Простушки, на свою новую одежду, висящую на спинке зеленого стула, но зеленый цвет в темноте виден не очень хорошо.

Поэтому цвет стула становится неразличимым.

Время от времени стекла дрожат от шума проезжающих машин, и их тени, мелькая, проносятся по потолку.

В ее комнате стоят только неподвижные вещи, которые не пойдут завтра в школу и которым ни холодно, ни жарко оттого, что Ребекка смотрит на них…

Она засыпает только тогда, когда начинают петь птицы.

Я бужу ее тогда, когда начинают петь птицы.

Она в первый раз чувствует запах горячего шоколада в доме.

Обычно, когда в доме появляется запах шоколада, она еще спит.

Это первый запах дня, он ощущается сильнее, чем остальные.

Я быстро одеваю ее.

Она пьет шоколад из чашки.

И проливает половину на свой новый свитер.

Мы срочно снимаем новый свитер и заменяем его старым, жаккардовым, который носил мой брат Бенжамен, когда был в ее возрасте.

Ребекке грустно.

Она говорит, что очень жалко, ведь это был ее первый свитер для девочек.

Он был бежевый, с рукавами в три четверти и с двумя боковыми пуговицами, чтобы можно было застегнуть ворот.

Я обещаю Ребекке, что завтра свитер будет как новый.

Ребекка привыкает к новой жизни, наверное, лучше, чем я. Каждое утро мы вдвоем быстро прыгаем в машину.

Начинаются пробки, и я нетерпеливо барабаню ногтями по рулю, говоря, черт, да что же это за бедлам. «Пум-пум-пум» — выстукивают мои ногти по рулю, выводя мелодию из Моцарта.

Я объясняю Ребекке — научно доказано, что коровы, слушающие Моцарта, дают более вкусное молоко.

Ребекка отвечает, что это, наверное, классно — давать молоко, в то время как из магнитофона, включенного в сеть рядом с доильным аппаратом, звучит музыка Моцарта.

Я останавливаю машину частично на зебре, частично загораживая пожарный подъезд к школе, полицейские говорят мне, что здесь нельзя стоять, я делаю вид, что даже и не слышала, быстро хватаю за руку Ребекку и бегу, проклиная на ходу чертовых гаишников, все они просто фашисты и уже в печенках у меня засели. Ребекка слышит, как я ругаюсь, и начинает беспрестанно повторять: «Ты сказала „черт“, мама, ты сказала „черт“ мама», — я говорю ей, что дети не должны произносить грубых слов, слишком поздно, отвечает она мне, и заводит идиотскую песенку: «Ох, черт, я сказала „черт“, ох, черт, я опять сказала „черт“, ох, черт, я опять и опять сказала „черт“…»