— Все, что препятствует созданию новой «Великой Германии», — это разделительная линия, проведенная русскими, — мрачно пошутил знакомый Стивенсона.
После поимки Адольфа Эйхмана западногерманское правительство заявило, что это может повредить его репутации за рубежом, и в силу вступил статут об ограничениях в том, что касалось непредумышленных убийств и менее серьезных преступлений. Но федеральное правительство попалось в собственную западню. Оно организовало так называемое Бюро на Людвигштрассе, глава которого потом сам попал под следствие. Обнаружилось, что в 1949 году он был приговорен к тюремному заключению советским военным судом за военные преступления и преступления против человечества. Его уволили. Появилась информация о массе людей, которых ждала скамья подсудимых. Оказалось, что в полиции находятся сотни эсэсовских убийц. Один за друг им они предстали перед судом. Однако большинство этих людей были мелкой рыбешкой, а не теми, кто сочинял предписания и подписывал приказы.
Произошло следующее. Ко времени, когда Йон стал главой службы безопасности, люди, подобные Аденауэру и Гелену, использовали войну в Корее как средство добиться уступок от западных союзников. Чиновник дипломатического представительства США в Бонне Чарльз Тейер описывает типичный случай в своей книге «Неспокойные немцы». Генерал Адольф Хойзингер и генерал Ганс Шпайдель тайно посетили американского дипломата. Они заявили, что если преступники, дожидавшиеся смертной казни в Ландсберге, будут повешены, то о союзе Германии в борьбе против коммунизма не может быть и речи. В Ландсберге содержались главы ликвидационных отрядов СС, и Тейер подчеркивает, что любой суд приговорил бы их к смерти. Но если бы преступление осталось безнаказанным, какая гарантия имелась бы против возрождения варварств? Генералы настаивали, что американцы должны, побуждая в немцах раскаяние, в то же время сочетать справедливость с милосердием.
Вот эти вмешательства и беспокоили Йона. Под таким давлением исполнение приговора откладывалось, и почти все нацистские военные преступники, еще находившиеся в западногерманских тюрьмах и у союзников, оказались на свободе. В этих циничных сделках больше всего тревожило то, что была объявлена амнистия всем немцам, имевшим поддельные удостоверения личности. Это произошло как раз тогда, когда Йон пропал из Берлина. Преступники почувствовали себя в безопасности. Ганс Глобке, составлявший в свое время проекты антиеврейских указов Гитлера, восседал по правую руку канцлера Аденауэра и с ликованием думал, что Йон исчез навсегда.
Аденауэр держал Глобке в качестве важного чиновника до 1963 года, несмотря на все доказательства его военных преступлений. Глобке был комиссаром рейха по защите немецкой крови и достоинства и вел учет ликвидированных евреев.
Старый немецкий уголовный кодекс гласил, что по истечении двадцати лет нельзя преследовать кого-либо за убийство. Но в ООН было принято решение о том, что «статутные ограничения не относятся к военным преступлениям и преступлениям против человечества». В то же время Бонн издал законодательство, включавшее снижение ответственности задорожные аварии. В нем говорилось, что виновные, не руководствовавшиеся преступными мотивами, могут понести меньшее наказание. Это законодательство не привлекало особого интереса, покуда верховный суд не начал применять его в отношении организаторов массовых убийств в военное время. Эсэсовцы, исполнявшие свой долг, обвинялись теперь только в непредумышленном убийстве. Этот выглядевший поначалу невинным раздел в правилах дорожного движения явился результатом трудов двух директоров министерства юстиции — Йозефа Шафхойтле, который создал большую часть репрессивного гитлеровского законодательства, и Вальтера Ремера, который был общественным прокурором в особом нацистском суде в Мюнхене, где он добивался смертных приговоров «для политических преступников», то есть для тех, кто противостоял Гитлеру.
В такой ситуации серьезные преступники чувствовали себя в полной безопасности. Некоторые начали писать мемуары, чтобы доказать свою невиновность, другие возвращались из изгнания со своими толкованиями национал-социалистической философии.
Отто Йон был одним из многих интеллектуалов, которые, казалось, приходят на землю, чтобы обличать несправедливость, и делают это столь непримиримо, что никто не хотел бы оказаться с ними рядом. Он отбыл срок в западногерманской тюрьме, который назначили ему из мести, был интернированным или заключенным в трех других странах. Вроде бы он смирился, но так и не смог хранить молчание. Русские, очевидно, предлагали ему выгодные условия, чтобы он остался, также поступали и восточные немцы.