Остальные люди, пришедшие к выводу, что Борман был «коричневым большевиком», строили предположения на необъяснимых событиях, в центре которых находился Борман. Но намекать на подозрения, связанные с Мюллером, было просто опасно. Гестапо повсюду держало своих агентов. Кто бы осмелился вслух произнести имя Бормана, не говоря уже о том, чтобы написать его? Когда перст подозрений указывал в сторону партийной канцелярии, верх брал страх перед тайной полицией. Бормана никто не любил, но в 1942 году Канарис и другие люди, недолюбливавшие Бормана, и представить себе не могли, насколько огромной была его реальная власть. Им пришлось отложить в сторону сомнения в верности Мюллера, — разве не он был самым ярым антикоммунистом в начале тридцатых годов? К несчастью для Канариса, его вольные высказывания против Бормана привели к его казни еще до окончания войны.
После войны к хору обвинений против Бормана присоединились многие известные немцы, но их прошлое часто заставляло относиться к ним с недоверием. Среди них был генерал-лейтенант СС Готтлоб Бергер, который искал у союзников поддержки своих антикоммунистических порывов. Его учреждение издавало военные руководства, в которых русские описывались как недочеловеки. Бергер заявил на процессе в Вильгельмштассе, состоявшемся после военного трибунала в Нюрнберге, что считает Бормана тем, кто «причинил наибольший вред», и что он еще появится в коммунистической Германии под настоящим именем как советский ставленник-комиссар. Бергер оказался одним из многих военных преступников, к которым отнеслись снисходительно — в его случае двадцать пять лет тюрьмы были заменены тремя.
Каковы были преимущества того Братства?
Пропаганда. Большинство старых нацистов не смогли приспособиться к послевоенной необходимости проявлять гибкость. Их поведение раздражало немцев, которые стремились поскорее обо всем забыть. Но Братство поддерживало их. Например, бывшие войска СС оказались неким Комитетом взаимопомощи, сражавшимся на передовой линии борьбы с большевизмом. Когда Берия в 1952 году выступил с проектом объединения Германии, он застал западные державы врасплох: они строили свою политику с позиции силы и вооружали свою зону в Германии. Молодым немцам было стыдно смотреть, как старые пособники Гитлера выступают против России, в то время как им внушали, что перевооружение — это плохо. С одной стороны, им говорили, что гитлеровский режим был злом, а с другой стороны — они видели, что крестовый поход против коммунизма продолжался, но уже в другом обличии.
Шпионаж. Братство организовало шпионскую сеть в антикоммунистически настроенных странах и в Западной Германии. Списки бывших прихвостней, полицейских начальников и прочих гитлеровских преступников оказались бесценной находкой для руководителей коммунистического лагеря, которые могли использовать их в целях шантажа. Сотрудники лагерей смерти, чтобы избежать ареста, получали сертификаты, «доказывающие», что они работали в других местах. В число жертв шантажа входили бывшие эсэсовцы, которых так много оказалось в организации Гелена. Гейнцу Фельфе, Гансу Клеменсу и Эрвину Тибелю, в течение десяти лет «сливавшим» советским службам информацию из федеральной разведки, КГБ пообещало амнистию. Правда, военное руководство запрещало профессионалам, занятым во время войны в немецкой тайной службе, работать на союзную разведку. В то же время обе стороны тайно вербовали их в качестве шпионов. Попытка Отто Йона создать официальный реестр, чтобы не дать послевоенным шпионам просто продавать информацию всем заинтересованным сторонам, быстро провалилась.
Некоторые члены Братства сотрудничали с советскими службами, используя свои каналы и американские деньги. Есть много записей о немцах, которые этим занимались. Военная каста сохранила связи собственного «братства», несмотря на разделение Германии на Восточную и Западную. Другими бывшими нацистами манипулировали и без их ведома.
Всегда оставалась перспектива объединения Германии. У Бонна были причины, как политические, так и экономические, стремиться к этому. Немцы, которые смотрели дальше «холодной войны», предвидели время, когда крупные финансовые интересы в Латинской Америке и крепкие родственные связи с находившимися там немецкими общинами явятся основой нового движения — к новому немецкому империализму. Правда, история распорядилась несколько иначе.