Именно там жил Фрик, составляя списки, указания, указы и законы так, что все лазейки оказывались плотно закрытыми. Он создал проекты законов, придавших юридический лоск «окончательному решению» и позволивших Германии «очиститься от расовых загрязнений». Он не нарушал закон, заявил он перед повешением. Его совесть чиста… «Закон есть закон».
Стивенсон помнил подробный отчет Шелленберга о той поездке в это зеленое баварское поместье. В горах находился гитлеровский Берхтесгаден. Весь регион был частью Альпийской крепости — прикрытия бежавших друзей Бормана.
…Пара вертолетов бундесвера вылетела из-за деревьев и направилась к озеру. Человек в белой льняной куртке и широкополой соломенной шляпе повозился с замком на двойных воротах и вежливо отступил. Его лицо показалось Стивенсону знакомым. Впоследствии он понял, что оно удивительно напоминало лицо Гитлера, причем это чувство увеличивалось по мере разговора. Невысокий человек с заостренными ушами, какими-то застывшими голубыми глазами, с аккуратной бородкой. Он пожал ему руку и проводил мимо большой виллы в свое скромное жилище. Не будет ли его гость так любезен, чтобы оставить чемоданы в этом коридоре?
— Прошу прошения за темноту в этой комнате — ставни защищают от солнца. — Хозяин кружил по комнате, медленно открывая металлические ставни. Скромное жилище с кухней в одной части, небольшим внутренним двориком и коридором, ведущим в спальню. Вставленная в рамку гравюра изображала лондонский клуб на Пэлл-Мэлл. Большое вышитое панно из Китая. Красивый меч от арабского шейха и… обшарпанный письменный стол. Казалось, что это «бунгало» соорудили из досок и штукатурки. Явно не дворец, который должно было бы возвести для него ЦРУ.
— Все это россказни про деньги! — Серый Лис поймал взгляд Стивенсона. — Сами посмотрите, как скромно мы живем. В том доме разместился мой сын с семьей. Да нам больше и не надо.
Он пригласил Стивенсона сесть. В комнате был старый диван со стульями, расставленными с каждой стороны, и стол. Он показал на один из стульев и отправился дальше раздвигать ставни.
С момента нежданного прибытия Стивенсона прошел уже час. Примерно столько же, сколько у него заняла бы поездка по маршруту, описанному Геленом. Наконец передняя дверь открылась, и в комнату вошла мисс Крюгер. Пробили старые напольные часы. Мисс Крюгер всегда отличалась пунктуальностью и аккуратностью. Она присела и достала блокнот. Она была с генералом с 1942 года и всегда защищала его.
— Борман, — начал Стивенсон. — Должно быть, Борман обладал огромной властью?
Они взглянули на него с интересом.
— Да, у него была власть, — Серый Лис повернулся к мисс Крюгер. Она поднялась и пересела на диван. Стивенсон попытался переместиться на другой стул.
— Нет, не сюда! — попросил его Серый Лис. — Вот сюда! — Он отвел его обратно в угол, где, как предположил Стивенсон, находился спрятанный микрофон.
Мисс Крюгер открыла блокнот. Генерал сел напротив Стивенсона.
— Мне не так много разрешено говорить о Бормане. Боннское правительство попросило меня подождать с этим.
— Подождать с чем?
— С продажей этой информации.
Стивенсон подумал, что ослышался.
— Такой договоренности не было и платы не предполагается», — сказал он. И в памяти у него внезапно всплыло то, как он подсунул сто долларов другому генералу, покидая тюрьму для военных преступников. В тот раз деньги помогли молодой жене и детям генерала, ютившимся в половине шахтерского дома. Гелен запросил у газет лорда Томсона четверть миллиона долларов за свои мемуары. Издатель отказался, приведя какие-то подходящие аргументы.
— Понимаете, — вещал генерал, — о Бормане известно многое. Но раньше не все можно было говорить. Один из моих людей как-то увидел в кинотеатре журнал новостей, в котором был репортаж о каких-то спортивных мероприятиях в Москве. И он узнал на экране Мартина Бормана! Мы проверили пленку, и действительно, это оказался именно он. Вот и все, что я могу сказать. В мемуарах я уделяю больше внимания борьбе с коммунизмом, но сейчас неудобно говорить о коммунистах. Мои друзья-политики считают, что лучше хранить молчание.
Было ясно, что этот старик опасен для друзей из правого крыла, пытавшихся помешать Вилли Брандту восстанавливать дружественные отношения с ГДР.
Разговор Стивенсона с Геленом проходил в преддверии предвыборной кампании канцлера, основой которой были обещания снять барьеры между Востоком и Западом. Всю политику Брандта Гелен называл коммунистическим заговором, и если бы ему позволили распространяться об этом, он увел бы молодых избирателей в противоположном направлении, чего и боялись его более осмотрительные коллеги.