Потерпев поражение на поле боя, Гитлер восстановил часть былой самооценки, уничтожая беззащитных людей. К концу той зимы Борман обрел официальное признание своей власти ценой жизней тех, кто был отправлен в лагеря смерти. Он спас престиж фюрера, и наградой за это стало назначение его секретарем фюрера 12 апреля 1943 года.
Гитлер никогда больше не говорил с толпами немцев так, как если бы он «соблазнял женщину». Эта перемена в поведении фюрера говорила Борману о том, что марионетка уже не сможет дергаться столь же живо, как прежде. Фюрер, однако, был ему необходим для одобрения собственных маневров внутри нацистского движения. Однако само движение и народ, его породивший, были для него совершенно не связаны друг с другом. Это ясно чувствуется в записях, письмах и действиях, менее всего связанных с заботой о судьбе Германии. Таковы и его личные приказы, отданные в конце войны и способные превратить Германию в развалины, а ее народ в гору трупов. Его заботило только будущее, основанное на нацистской философии, финансируемое из награбленных богатств и поддерживаемое преданным лично ему Братством — организацией того типа, что процветала еще прежде, чем Германия стала имперской базой для воплощения стремлений сверхчеловека.
Сталинградская катастрофа лишила Гитлера того особого таланта, который давал ему власть над массами. Раньше он возбуждал в немецких мужчинах чувство мужественности, и они были должны демонстрировать свое мужество, изображая из себя задир, в то время как все они унижались, выполняя жестокие приказы. Раз Гитлер уже не мог этого делать, Борман стал рассудительно удалять его со сцены. Когда Гитлер все-таки выступал перед генералами, они видели перед собой трясущуюся карикатуру на человека, когда-то считавшего себя новым императором Барбароссой.
Ни одно из действий фюрера не оставалось не замеченным Борманом. Он контролировал каждый его шаг и внимательно слушал монологи, произносимые им в узком кругу приближенных. Записи Бормана двух последних лет войны подтверждают предположение о том, что он терпеливо ждал поражения Германии и той минуты, когда умирающий фюрер вручит ему документы, делающие его законным наследником, возглавляющим все движение.
В эти критические месяцы присутствие фюрера Борману было совершенно необходимо. Бормана окружали враги, занимавшие высшие посты вне партии, и их ненависть к нему дошла до нас через годы. Ему требовалось усилить свое положение, заставив фюрера издать соответствующие указы. Как секретарь он обрел тайную власть, но из-за своей обезличенности она всегда представляется наиболее опасной. Он мог инициировать или же интерпретировать приказы, и его голос был голосом Гитлера. Люди подчинялись ему, потому что боялись и боготворили эту абстрактную власть. Теперь же стало очевидно, что и некоторые могущественные люди признавали и уважали власть Бормана. Мюллер, ищейкой копавшийся в обстоятельствах странного и как бы своевременного убийства Гейдриха, узнал от свидетелей, что накануне покушения наместник с нетерпением ожидал аудиенции у Гитлера, но когда фюрер появился вместе с Борманом, Гейдрих отшатнулся, а Борман немедленно увел Гитлера. Шелленберг (которому было приказано полностью сосредоточиться на операциях секретных служб за рубежом) вспоминал, что Гейдрих, несмотря на уверенность в собственной силе, был явно тогда испуган.
Борман являлся хозяином «Волчьего логова» — восточно-прусского штаба, поразившего Альберта Шпеера своим сходством со звериной клеткой. В целях безопасности посетителю приходилось пройти через несколько колец колючей проволоки, находившейся под напряжением, и затем получить разрешение пройти через лес в сопровождении волкодавов, прежде чем он удостаивался приема у секретаря, который потом излагал суть его дела Гитлеру.
За Шпеером, способным преодолеть эти препятствия в силу старинной дружбы с Гитлером и долгих разговоров об архитектуре, Борман тщательно следил. Министр военной промышленности говорил о Бормане с высокомерием: «Он выделялся своей грубостью и недостатком культуры. Подчиненный по природе, он обращался со своими подчиненными, будто со стадом овец. Он был крестьянином». Этот отзыв заставил многих немцев недооценивать роль Бормана. На деле власть «крестьянина» оказалась способна лишить немецкое военное сословие его коллективного сознания. Борман говорил генералу Альфреду Йодлю: «Никогда не напоминайте диктатору о его ошибках. Это необходимо с точки зрения психологии. Иначе он потеряет уверенность в себе». На трибунале, приговорившем его к повешению, Йодль признал, что он следовал этой рекомендации. Если бы он, будучи ответственным за наземные операции, противоречил Гитлеру, у него бы возникли неприятности с Борманом.