«Чем нелепее идеи фюрера, с тем большим восторгом вы должны о них отзываться», — советовал Борман еще одному посетителю, ошеломленному замыслом Гитлера организовать диверсии в крупном советском промышленном центре — Магнитогорске, расположенном на Урале. «Все, что от вас требуется, это создать видимость подготовки. Постоянно заверяйте фюрера, что работы по осуществлению плана движутся полным ходом. Затем постепенно, раз за разом внушайте, что определенные внешние факторы могут помешать завершению грандиозной работы. Мысль, что план может быть и не выполнен, должна просачиваться в сознание фюрера таким образом, чтобы автор проекта сначала стал удивляться своему прежнему энтузиазму, а затем отложил реализацию плана в долгий ящик, если к этому времени он вообще о нем не забудет».
Некоторые из таких абсурдных планов были подсказаны фюреру самим Борманом или же подсказаны Гитлеру другими во время долгих разговоров у камина. В то время это казалось западным наблюдателям всего лишь частью бандитских забав команды Бормана. Да, бандитское ребячество тут присутствовало, но когда британские агенты пытались похитить фельдмаршала Эрвина Роммеля, первые же отчеты разведчиков были перехвачены Борманом.
Казалось, что Борман озабочен развитием международного нацизма. Глава службы разведки Шелленберг должен был посылать ему копии отчетов обо всех операциях, проводимых за рубежом. Таким образом Борман познакомился с сетями нацистских осведомителей на Ближнем Востоке и в Латинской Америке и с огромными шпионскими базами на Пиренейском полуострове. Ему были известны имена нацистских агентов и сочувствовавших нацизму, включая египтянина Анвара Садата, которому предстояло стать президентом Объединенной Арабской Республики. Спустя годы хорошо видно, что исчерпывающая информация о тех местах, где пустил корни нацизм, могла понадобиться Борману — самоназначенному хранителю нацистской идеологии — и для того, чтобы знать, где можно было бы найти укрытие. Он имел в своем распоряжении все необходимое для тайного перемещения денежных средств. Это осуществлялось через каналы, организованные для снабжения немецких шпионских сетей и для доставки особых грузов, подобных демонтированным ракетам, перевозившимся на подводных лодках в Японию, и для создания за рубежом укрепленных лагерей с целью укрытия тех, кто уцелеет в европейской катастрофе.
Контролировать информационные аппетиты Бормана было некому. Считалось, что он запрашивал данные, необходимые Гитлеру. Нацисты среднего уровня и те вожди, что не были напрямую втянуты в борьбу за власть, смотрели на Бормана с презрительным любопытством. Но это отношение давало Борману преимущество, поэтому он преднамеренно демонстрировал плохие манеры и отсутствие знаний. Он вызывал страх в людях, подобных Гиммлеру, который считал этого крестьянина коварным, сказав однажды: «Он разрушит наш план по завершению войны, доведя ее до компромисса со Сталиным». Он несомненно радовался бессилию аристократичного главы генерального штаба генерала Хайнца Гудериана, шипевшего: «Нужно что-то сделать с этим зловещим беспризорником».
Беспризорник… крестьянин… свинья, роющая землю в поисках картошки… Какое хорошее прикрытие для человека, избавившегося от Рема, Штрайхера, Гесса, вероятно, и от Гейдриха, и намеренного уничтожить Гиммлера, Геббельса и Геринга! О Геринге известно, что он создавал в голодные годы партийные фонды, применив такие схемы, как обязательное страхование всех нацистов, и нашедшего способ получать авторские отчисления всякий раз, когда профиль Гитлера появлялся на почтовых марках, плакатах или же на государственных векселях. Он заманил увертливого Гиммлера в ловушку, добившись его назначения на унизительную должность — главнокомандующего группой войск на Висле, что привело в ужас солдат и заставило Гиммлера только мечтать о славе, которой не суждено было осуществиться…
Задолго до заговора 1944 года, нацеленного на убийство Гитлера, Борман установил контроль над путями к отступлению и над запасами сокровищ, сосредоточенным за рубежом. Истинное значение Бормана лучше всех выразил сам фюрер, когда — уже ближе к концу нацистской Германии — кричал своему личному фотографу Генриху Гофману: «Тот, кто выступает против Бормана, выступает против государства!»