В наибольшей степени этот документ послужил генералу Гелену, который в то время работал на Восточном фронте и готовил обширную отправку папок с разведданными по Советскому Союзу. Он часто прибегал к Скорцени, чтобы создать картину тайных операций на советской стороне фронта, и мог использовать его, чтобы купить себе свободу после падения Третьего рейха.
Скорцени был привлекателен по многим причинам. Он понадобился бы как приманка для американцев, когда Гелену и всем остальным пришло бы время перейти на другую сторону, заявив, что они всегда сражались против коммунизма. Скорцени презирал большевиков и вообще русских: «Все они, от Арктики до Черного моря, вымазаны одним и тем же дегтем. Это грубые фаталисты с азиатскими рожами», — писал он спустя долгое время после окончания войны. Он был полезен и для ODESSA, так как знал пути отступления через Италию и создал программы тренировок для бойцов. Они в совершенстве овладевали разнообразными навыками: могли управлять локомотивами и пароходами, чинили все, что двигалось, включая торпеды. Скорцени имел разрешение Бормана брать все необходимое на любом складе, собирать награбленное оружие для своих специальных войск. Он добился того, что каждый его человек был экспертом в промышленных диверсиях, отличным парашютистом, подводным пловцом и актером. Отряды планеристов, использовавшиеся в операции по освобождению Муссолини, имели при себе карты с обозначенными на них католическими приютами, где в случае необходимости они могли найти убежище, замаскировавшись в рясы и сутаны.
В ноябре 1944 года, когда начали развиваться контакты между немецкими агентами и Западом, Скорцени получил «ордер», гарантировавший ему теплый прием во франкистской Испании. Ему приказали создать организацию сопротивления в советском тылу и установить контакт с партизанами-антикоммунистами. Основная часть работы была проделана двумя годами ранее в ходе операции «Цеппелин». Советские заключенные проходили тогда курс обучения, чтобы вернуться на родину диверсантами. Гелен в это же время занимался организацией новой шпионской сети — «Тайной лиги зеленых партизан».
Во всех этих предприятиях форма значила больше, нежели содержание. Скорцени из своего пребывания на Восточном фронте извлек мало пользы, зато переболел дизентерией и стал страдать от болей в мочевом пузыре. Но подобно Гелену, впоследствии он очень красочно описывал свои подвиги. «Стальной обруч», который он должен был создать вокруг Гитлера и Альпийской крепости, являлся всего лишь мыльным пузырем. Однако этого оказалось достаточно, чтобы появились срочные телеграфные сообщения союзников о существовании последнего круга фашистской обороны. В конце войны Скорцени и несколько офицеров СС действительно отошли к австро-немецкой границе, но там не имелось ни горной крепости, ни тридцати дивизий первоклассных войск, ни складов с продовольствием и обмундированием для «защитников Альп».
Вместо этого в Альпах оказались «чрезвычайно важные партийные документы», спрятанные от врага. Президент Рейхсбанка и министр экономики Вальтер Функ добивался там защиты для себя и государственной казны. Адольф Эйхман планировал остановиться в Альпийской крепости на первом этапе своего долгого пути. Скорцени имел приказ сдаться американским войскам. Это было безопаснее, чем рисковать жизнью, изображая беглого обезображенного шрамами великана. К тому же после ареста он мог рассчитывать на сравнительно быстрое освобождение.
Так и произошло. Сначала его старый друг и поклонник генерал Гелен заключил сделку с американской разведкой. Затем Скорцени подвергся скорому суду за военные преступления и был оправдан (в основном благодаря показаниям британского агента спецслужбы), несмотря на то что все еще находился в розыске в Дании и Чехословакии. Он оставался в руках союзников, пока не настало удобное время для побега. 27 июля 1948 года Скорцени отправился на железнодорожную станцию, сел на поезд до Штутгарта и на следующий день оказался поблизости от Орлиного гнезда, куда тайно привезли его дочь. Он месяцами «путешествовал в горах, валил деревья и восстанавливал былую форму». Затем Скорцени присоединился к своей жене, дочери бывшего финансового гения Гитлера Шахта. К этому времени Шахт был уже освобожден решением Нюрнбергского суда, хотя советская сторона голосовала за признание его виновным.