— Договорились. А сейчас, представишь меня своим родителям уже в более располагающей обстановке?
Мама обрадовалась, увидев меня. И засуетилась, сетуя, что не готовилась к приему гостей и на стол прямо сейчас поставить нечего. Суп она только начала готовить, а утреннюю кашу ей ставить было стыдно. Та и остывшая, да и не блюдо это для гостей. Тем более таких, как известный на всю страну журналист. Когда она бежала к нему с моей запиской, то не думала об этом — за меня больше переживала, а сейчас вот вспомнила, кто такой Кольцов, и жутко стеснялась. Ничего, Михаил Ефимович быстро расположил ее к себе, рассказав несколько забавных и комичных случаев из жизни, после чего поинтересовался уже, как у нее дела, попутно похвалив, что воспитала такого сына.
В общем, к приходу отца они общались уже свободно. Батя заметив незнакомого мужика на своей кухне сначала напрягся, но как услышал имя Михаила Ефимовича, сразу о своей ревности позабыл, начав того расспрашивать про его фельетоны. Он оказался их заядлым читателем и был очень удивлен такому моему знакомству. А я понял, что как-то ни разу дома не говорил, что имею с Кольцовым какие-то совместные дела.
Провожали Михаила Ефимовича всей семьей вполне довольные друг другом. А вот после его ухода мама не удержалась и рассказала отцу о том, почему вообще товарищ Кольцов посетил нас.
— ОГПУ? — нахмурился батя. — Что это им от тебя понадобилось?
— Про статью мою спрашивали, — попытался я «соскочить» с темы. Но это оказалось непросто.
— Что за статья? Кто именно из ОГПУ тебя допрашивал? Что ты им сказал? — насел на меня отец.
Мои попытки выставить все, как нечто несерьезное, были пресечены в корне. Отец оказался тем еще «следаком», особенно в отношении меня. Сразу просекал, где я юлю, а где что-то недоговариваю. В итоге пришлось сознаться о разговоре со Сталиным.
— Держись от него подальше, — помрачнел батя. — Ничего хорошего рядом с ним тебя не ждет.
— Тут как выйдет. Я уже засветился перед ним. Да и молчать, проходя мимо произвола и несправедливости, я не собираюсь.
Отец поджал упрямо губы и сузил глаза от гнева. Но я был непреклонен.
— Черт с тобой, поступай как знаешь, — махнул он рукой и осунулся.
Из него словно воздух весь выпустили. Плечи поникли, даже будто стал на пару лет старше. Больше мы в этот вечер с ним не разговаривали.
Неделя прошла спокойно. После восстановления в комсомоле, мне снова пришлось ездить по школам с лекциями. Рябинцев специально подошел ко мне и напомнил, что с меня эту ответственность как члена организации никто не снимал.
Люде я о своих злоключениях не рассказывал. Не хотел беспокоить. Про исключение и возвращение в комсомол она знала, а вот про поездку к Сталину — нет. И очень хвалила Бухарина, что он мне помог. А через неделю ко мне вновь пришли из ОГПУ. Но на этот раз никуда увозить не стали, а лишь передали конверт от Иосифа Виссарионовича.
В нем были листы допросов директоров тех предприятий, которых я упомянул в статье. Все очень подробно: причины, что побудили их уменьшить зарплату рабочим и заставить выходить их сверхурочно. Как это проводилось в жизнь. Как встретили это сами рабочие, и к чему в итоге привело.
Ниже была приписка, похоже сделанная самим Сталиным:
«Материалы у вас теперь есть. Жду законы, что урегулируют вопрос».
Вот так. Назвался груздем — полезай в кузов. Пришли они вечером, когда родители были дома, поэтому скрыть их визит не удалось. Отец стал еще мрачнее, но промолчал. И вообще будто стал избегать общения со мной. А моя попытка прояснить его отношение наткнулось на твердое «я уже все сказал». И все.
С материалами я ознакомился быстро. А вот какой закон придумать, который бы учитывал и интересы рабочих, и позволил бы выполнить декрет, с учетом тех проблем, которые озвучили на допросах директора, возник затык. Пусть не один закон, а несколько, но все равно мне катастрофически не хватало знаний, как учесть максимальное количество ситуаций. Пришлось идти на поклон к более компетентным людям. А конкретно — к своему декану. Мне показалось, что когда он подписывал документы на мое отчисление, был очень этому не рад. И я вызываю у него хоть какую-то симпатию, а значит, сразу он меня с моей просьбой не пошлет.