Синягин с гневом посмотрел на Смородина. Смородин говорил уверенно, насмешливо, с издевкой. Синягин обвел глазами тундру — синеватый туман сгущался, подступал к горному хребту, на вершине Курудана вился дымок, там работали люди. Синягин вдруг до боли ясно представил себе кусок руды, первый кусок, найденный им на вершине, — фотографии этого куска, имевшего свинцовый блеск, приводились потом во всех его работах и докладах. Он резко повернулся к Смородину, сказал холодно и враждебно:
— Не будем сниматься. Остаемся.
Глаза Смородина сузились. Вспыльчивый, привыкший действовать по порыву, он сдерживался, с трудом смиряя бурно поднявшееся в нем возмущение. Лицо его покраснело, голос стал хриплым.
— Как остаемся? Срок экспедиции выходит, план разведки выполнен, имеются материалы, они должны быть доставлены в Полярный. Не дури, Игорь. Раз Полярный не может решать за нас, мы сами должны найти правильное решение. Тут личное самолюбие…
— Личное самолюбие ни при чем. Речь идет о разведке. Неужели ты не понимаешь, что по самому важному вопросу она не дала никакого существенного результата?
— А ты уверен, Игорь, что эти существенные результаты будут получены, если мы останемся на зиму? — тихо спросил Смородин. Глаза его из-под круто изогнутых бровей остро, испытующе впивались в лицо Синягина. Синягин смело встретил этот резкий, как удар, взгляд.
— Уверен, — сказал он твердо. — И я скажу тебе больше: личное самолюбие у тебя. Твоя исследовательская работа по железному оруденению закончена, ты прекрасно знаешь, что месторождение это второстепенное, но отчет написать можно, даже на два докладика хватит, — вот ты и стремишься назад, на теплые квартиры, к ваннам, подальше от трудностей, поближе к похвалам…
На этот раз Смородин не сдержался. Он резким жестом оборвал Синягина, слова его были полны негодования:
— Слушай, Игорь, мы с тобой старые товарищи, ты хорошо знаешь, боюсь я трудностей или нет, и мог бы говорить иным тоном. Тринадцать лет я разведываю тундру и тайгу, и никто мне не осмеливался такое сказать… Ну что ж, думаю, лучше нам перейти на официальность. Ставлю тебя в известность, что моя группа закончила полностью свой план и прекращает дальнейшие исследования. Завтра я погружаю приборы и материалы на вездеход и ухожу со своими людьми.
— Ты этого не сделаешь, Василий, — сказал Синягин после некоторого молчания. — Начальник экспедиции — я. Никому не дано права нарушать дисциплину в поисковой партии. Я могу принять любые меры, чтоб оставить тебя.
— Попробуй! — с вызовом бросил Смородин. — Рекомендую только раньше заглянуть в штатное расписание твоей партии: там моя группа не значится. Ты забыл, что меня присоединили к тебе чисто механически в последнюю минуту, мы эксплуатировали общую аппаратуру — только всего. Повторяю: завтра мы снимаемся.
Никто не просил Лукирского держать в секрете слышанный им разговор Синягина и Смородина, и уже через час все члены экспедиции знали и о потери связи с Полярным, и о решении Синягина остаться, и о намерении Смородина увести свою группу. Все были взволнованы и могли говорить только о ссоре руководителей. Теперь она распадалась на многочисленные мелкие и страстные споры между участниками экспедиции, в этих спорах не было последовательности и выдержки, люди перебрасывались мнениями, меняли их, начинали осуждать то, что минуту назад старались защитить. Все вдруг странно спуталось. Еще утром люди с надеждой смотрели на веселое лицо Смородина, с радостью передавали друг другу содержание его доклада Полярному, ждали с трепетом короткого слова: «Хватит», переданного на знакомой волне в ответ на запрос Синягина. А сейчас, когда Полярный молчал и ответственность за решение в какой-то степени падала на каждого из них, все растерялись, казались смущенными, тревожились и, даже соглашаясь со Смородиным, осторожно замечали, что все же нельзя быть таким резким: дисциплина есть дисциплина, нужно убедить начальника экспедиции, а не бунтовать против него.
После обеда на склад к Лукьянову пришел Синягин. Он сел на бочку с бензином и долго не начинал разговора.
— Как же это, Игорь Евгеньевич? — спросил Лукьянов, сдвигая брови и неодобрительно глядя на начальника экспедиции. — Выходит, коллектив распадается? Будешь молчать?
— А разве поможешь криком? — устало возразил Синягин. — Василия горлом не испугаешь, да и прав он, если хочешь, — имеется у него самостоятельность, может и отказаться от нас.