– Вы мне пропуск подпишите?
– Да, конечно. – Генерал, спохватился, взял пропуск. Чиркнув на нём изящную загогулину подписи отдал его в руки писателя. – Приятно было с вами увидеться. С умным человеком всегда интересно спорить, даже если он и ваш идеологический противник.
– Благодарю. – Эрнст, благодарил за подпись, а не за комплимент.
Кнут, поднявшись, вышел из-за стола, предупредительно поддерживая писателя под локоток, проводил его до дверей.
– Вы же сегодня, в первую очередь, к Эйху идёте. Повлияйте на него, пускай, ради бога, не усложняет. А, то он там всякие заговоры составляет, нехорошо, в самом деле. На суде это будет отягчающим обстоятельством.
Родопулос, виду не подал, ничего не сказал, но про себя отметил, что генерал имел информацию о своих подопечных, а значит, был и источник откуда о черпал данные о своих подопечных.
С Эриком, он встречался прямо у него в камере. На интервью отводился час.
– Здравствуй, Эрик. Как здоровье? – Эрнста завели в камеру, дверь закрыли, он пройдя к с столу присел на зафиксированный табурет. Эйх, сидел на кровати.
– Ничего.
– Что у вас тут нового.
– Тоже ничего.
– А, у меня есть новости. Ваш бывший товарищ Петер Сваар, объявился у наци.
– Да? – Брови Эйха, поползли вверх. – Впрочем, я удивлён не очень. Он всегда был юдофобом. Для него так лучше будет.
– Это же предательство!
– Не надо Эрнст. Он никого не предавал. А, идеи, ну что ж, во многом мы с ними сходимся.
– Признаюсь, удивительно от тебя такое слышать.
– Нет, ты не думай, они конечно враги, и всё же наци другие, не планктон, в общем. Народу гораздо больше нравится, когда его гладят по головке, а не, как мы дубасим дубиной. У наци гораздо больше вероятность прийти к власти в ближайшие годы. Так, что оставим Петера в покое. Расскажи лучше, как обстоят наши дела.
– Порадовать тебя нечем. УРА, фактически свернула свою деятельность.
– Значит, дознаватель не врал. Так, дальше. Что КПФ?
– Вас осуждают все партии левого толка, КПФ, к сожалению тоже. Лай, однозначно выражает позицию руководства по этому поводу.
– Другого от них ожидать сейчас трудно. Понятно, испугались.
– Слушай скоро суд. Что говорит адвокат?
– А, что он может сказать? По-моему ему мы до лампочки. Сделал вялое предложение пройти на психиатрическое освидетельствование. Мы отказались. Доказательной базы хватает. Наши действия характеризуют, как терроризм, бандитизм, убийство. Пожизненное. Не знаю, что лучше – смерть или гнить за решёткой заживо.
– Да, в Фаверленде, слава богу, нет смертной казни.
– Ты так думаешь? Ладно. Скажи лучше много ещё наших взяли.
– За последние две недели ни акций, ни арестов не проводилось. Эрик, мне кажется, ты похудел.
– Вес прежний, но ненадолго.
– Что ты имеешь ввиду? – Эрнст, не понял.
– Не важно.
Эрик, поднялся и подойдя к Родопулусу, положил ладонь на стол. Вот теперь писатель догадался, он незаметно накрыл своей рукой ладонь Эйха. Передача записки состоялась.
– Ты сейчас к кому?
– У меня два стандартных посещения. После тебя загляну к женщинам.
– Лоре, передай, что… Хотя, нет, это я ей сам скажу при встрече. Мои слова не для чужих ушей.
Эрик, намекал на то, что их подслушивают. Писатель, сразу кое-что вспомнил:
– Как твои записи? – Родопулус, посмотрел на стол, где лежала тетрадь.
– Да. Пишу, чтобы мозги в форме держать.
– Можно взглянуть?
Эйх, кивнул. В тюрьме он вернулся к юношескому увлечению стихами. На страницах в синюю клетку между строчками маленьких шатающихся букв складывающихся в философские изречения заключённого, в промежутки между текстом, Эрик вставлял свои не мудрёные стихи. Родопулус, ещё раньше ознакомленный с творчеством руководителя УРА, считал его интересным. Полистав тетрадь, он остановился на последней заполненной странице. С одной стороны разворота тетради, на всю страницу, глядело в белый мир камеры стихотворение:
****
Солнце меркнет от хохота глупого
Наливаются желчью глаза
Я ненавижу своё бессилие
И силу своего врага
Нехорошее, пьяное, глупое
Беспокойное вороньё
Бьёт клювом меня по темени
Бьёт клювом меня давно
Пистолетные выстрелы мятные
Хорошо лёг на палец курок
Не способность себя возвеличивать
Убивает в тебе вождя
А, без этого посоха царского
Тебе не видать никогда