— Знаешь чем страсть от любви отличается?
— М?
— Даже просто с человеком лежать рядом приятно, — ответила я.
— Спи, — поцеловав в губы, усмехнулся Гарт. Точно. Надо спать. Завтра новый день. Новые дела, а я тут всё болтаю и сказки сочиняю. Но ведь правда, вот так лежать рядом с ним было так приятно, что невольно закрадывался страх, что сказка может когда-нибудь закончиться. Я хотела об этом сказать Гарту, но он уже спал крепким сном.
Я не особо заметила, чтоб Нарн был жёсток с детьми. Скорее он был с ними строг. Им это не нравилось. Хотелось больше свободы. Дочь хотела сбегать на танцы, но Нарн это всячески пресекал. Так же он не разрешил ей в этом году уехать путешествовать из-за того, что дороги были небезопасны. А я с ним была согласна. После войны вся страна напоминала растревоженный улей, который пролетал как-то мимо дома. Тогда все побросали дела и бросились на землю, боясь попасть на их пути. Ещё он был требователен ко всему, что касалось работы. Его авторитет в доме был неоспорим. Никто не мог высказать мнение, которое отличалось бы от него. Вот с этим я была не согласна, но молчала, не создавая конфликтов. Мне нужно было лишь дождаться, когда у Мэрты заживёт нога.
Конфликт произошёл спустя две недели нашего пребывания на ферме. Был уже вечер. Мы ужинали, когда около дома остановилась машина. За всё это время я не видела, чтоб кто-то приходил в гости, а тем более приезжал так поздно. В дом вошёл мужчина лет сорока. Может больше. Он посмотрел на нас, кивнул Мэрте, я удостоилась хмурого взгляда, но не больше.
— Режт девку попортил и в бега ударился, — сказал мужчина.
— Далеко не уйдёт, — сказал Нарн, быстро доедая ужин. Оставлять пустыми тарелки здесь были не принято.
— Десять человек на его поиски уже снарядились, — продолжил мужчина.
— Двенадцать, — посмотрев на Гарта, сказал Нарн.
— Что за девка была? — спросил Гарт.
— Мира, — сквозь зубы ответил мужчина.
— Одиннадцать человек, — ответил спокойно Гарт. Нарн удивлено посмотрел на сына.
— Слабак, — выплюнул он со злостью. Гарт даже не шелохнулся. Нарн поднялся из-за стола и достал пистолеты со шкафа.
— Я не дурак. Мира перед любым подол задирает. А Режт не тот человек, который будет силой брать.
— Считаешь я дурак? — спросил его Нарн.
— Ты глупый. Мать плоха, а тебе только молодость вспомнить и пистолетами помахать охота, — ответил Гарт. — У меня жена ребёнка ждёт. А ты хочешь, чтоб я пошёл по лесам бегать и искать парня, на которого наговорили? Ты ведь это тоже знаешь. Если хочешь, то бегай. Я дома останусь. Не хочу вернуться к открытым дверям. Времена неспокойные.
— Десять человек, — выпалил Нарн, закидывая пистолеты назад. Один из них выстрелил, заставив нас вздрогнуть.
— Арина, пойдём в комнату, — позвал меня Гарт. Я быстро выскользнула из-за стола. Потом слышала как уехала машина, а Нарн пошёл на улицу колоть дрова. Звук топора разносился по округе.
Гарт как ни в чём не бывало сёл за машинку. Я попыталась вязать. Как-то попросила Мэрту научить. И теперь пыталась освоить это занятие.
— Я не знала, что у вас есть такие женщины.
— Которые юбки задирают перед любым, кто позовёт? — уточнил Гарт.
— Да.
— Есть. Но об этом не говорят.
— Я думала, что у вас большое значение любви уделяют.
— Не ко всём она приходит. Не каждый встречает свой смысл, — ответил Гарт. — И не все понимаю, что главное в жизни, а что нет.
— А ты понимаешь?
— Я не хочу потерять тебя, — ответил Гарт. — Сегодня это может случиться. Отец уже нюх терять начал. Но сама посуди. Деваха, которая приглашает в свою кровать любого, заявляет, что её обидел парень. Тихий, хороший парень, который растит скот и не думает уезжать из родного края. Он пугается. Убегает. За ним в погоню уходят мужики. Оставляют свои дома. Семьи без защиты.
— Думаешь это всё специально?
— Да. А отец злится, что не понял этого. Чуть в ловушку не попал.
— Для него это удар.
— Нужно признавать ошибки. А ты сегодня не пугайся, если стрелять будут. Просто спрячься и не высовывайся.
— Думаешь нападут?
— Да.
— Но зачем?
— А зачем нападают? Неспокойные сейчас времена. А чем ближе к Гранху, тем ещё неспокойнее.
— Почему?
— Там каторга. Там тюрьмы. Из них люди бегут.
— И туда мы поедем?
— Да.
— Зачем?
— Затем.
— Говорить и объяснять не хочешь.
— Не хочу. Но скажу, — он отрезал нитки. Сложил новую рубашку и подошёл ко мне. Сел рядом на кровать. Взял меня за руку и приложил ладонь к своей щеке, на которой был нарисован рисунок в виде ножа. — Из-за этого. Ты не видишь. Они привыкли быть изгоями. Но там, в деревне, не все молоко покупают, потому что я здесь. Они считают, что я в род вернулся и тебя привёл. Мать приняла. Поэтому они отвернулись от неё. Я уйду и всё наладится. Так всегда будет. А там, в Гранхе, мы равны. От нас все отвернулись. А тут тяжело будет.
— Мне страшно. Я не готова к такой жизни.
— Для тебя ничего не измениться. А вот для меня да.
— Мне казалось, что у вас очень милая планета. Что грязи нет. А сейчас, когда я начинаю узнавать подробности, то становится страшно.
— Арина, плохие люди везде есть. Но хороших больше.
— А ты какой?
— Для тебя хороший, а для них плохой. Так получилось. Я выбрал не ту сторону. Теперь приходиться расплачиваться за этот выбор.
— Ты ведь так и не рассказал, почему пошёл на сторону колонистов. Ведь причина была не только в брате?
— Не только. Я хотел доказать, что чего-то могу. Пусть и так глупо. Я мог ими управлять. Понимаешь?
— Нет. Не понимаю.
— Зачем тебе это знать? Чтоб не спать по ночам?
— Всё так плохо?
— Тридцать человек, которые уже убивали. И я, который должен был ими командовать. Пришлось стать таким же. Или частично таким. Есть задание. Его надо выполнить или тебя убьют. Ты заставляешь их выполнять, и они выполняют, потому что ты убьёшь их. Пришлось научиться.
— Но ты ведь не такой, — не выдержала я.
— А какой я? — спросил он, мягко улыбаясь и внимательно наблюдая за мной.
— Ты хороший парень. Добрый, заботливый...
— По отношению к тебе.
— Хочешь сказать, что ты чудовище?
— Нет. Мне не доставляет удовольствие от того, что я делаю. Но, если будет стоять задача, то я её выполню. В деревне много людей, которые не смогут сделать этого. Они не смогут дать отпор. Будут смотреть, как рушат их дом, как обижают их жён, а я не смогу так. Они это знают и боятся. Так и с отцом было. И с нами, пока мы здесь жили. Братьев опасались. Меня нет.
— Почему?
— Потому. Ты смеяться будешь.
— Не собираюсь я над тобой смеяться. Понять хочу. Понять почему всё так произошло.
— Хорошо. Скажу. Но ты обещала не смеяться. Окаменение в детстве спонтанно может быть. Когда страх какой-то или нравится тебе кто-то. Мы так дурью маялись всегда. Пугали друг друга. Или за девчонками наблюдали. Да, это плохо, но интересно было. Так вот. Я не каменел никогда. Никак не реагировал. Такое бывает. Редко, но бывает. И...
— Смеялись?
— Да. И растрепали потом всем. Кто-то жалел, а кто-то смеялся. Другие за девчонку принимали. Потому что девчонки совсем могут не каменеть, даже если и пугаются. А вот у ребят такое редко бывает. Как защищать ту, которую любишь, если ты слабый?
— Ничего смешного я здесь не увидела. А в детстве дети часто злые, не понимают, что говорят и кого-то обижают.
— Они не обижали. Это правда. Пусть горькая, но правда. Поэтому и хотел доказать, что могу. Думал, если появиться хотя бы цель, чтоб выжить, то получиться. А получилось, когда тебя увидел. Думал, что сердце остановиться, когда тебя увидел. Вначале не заметил тебя. Всё думал дотянет ли брат. А потом тебя увидел и весь мир тусклый стал. Ты такая яркая, что всё меркнет.
— Я не буду судить. Ветру виднее, что и почему мы должны были пройти, чтоб встретить друг друга, — сказала я.
— Значит, понимаешь?
— Пытаюсь понять, — ответила я.