Время работало на СССР, торопиться нужно было немцам, и в этих условиях можно было добиться необходимых Советскому Союзу военно-экономических уступок. В условиях, когда Запад пошел на некоторые уступки, а немцы добиваются нейтралитета большевиков в их войне с Польшей, СССР мог выбирать.
Убеждая свое начальство в выгодности этой ситуации, Астахов предлагал «втянуть немцев в далекоидущие переговоры», чтобы «сохранять козырь, которым можно было бы в случае необходимости воспользоваться»[110]. Сначала Молотов осторожничал, телеграфировав Астахову: «Ограничившись выслушиванием заявлений Шнурре и обещанием, что передадите их в Москву, Вы поступили правильно». Но получить «козырь» в игре с Западом, а одновременно выторговать экономические выгоды у Германии было соблазнительно. И Молотов, посовещавшись со Сталиным, отправил новую телеграмму Астахову: «Между СССР и Германией, конечно, при улучшении экономических отношений, могут улучшиться и политические отношения. В этом смысле Шнурре, вообще говоря, прав… Если теперь немцы искренне меняют вехи и действительно хотят улучшить политические отношения с СССР, то они обязаны сказать нам, как они представляют конкретно это улучшение… Дело зависит здесь целиком от немцев. Всякое улучшение политических отношений между двумя странами мы, конечно же, приветствовали бы»[111].
Теперь можно было выводить советско-германские переговоры на более высокий уровень. Астахова принял Риббентроп. Германский министр поставил перед советским представителем альтернативу: «Если Москва займет отрицательную позицию, мы будем знать, что происходит и как нам действовать. Если случится обратное, то от Балтийского до Черного моря не будет проблем, которые мы совместно не сможем разрешить между собой»[112]. Риббентроп с гордостью писал: «я сделал тонкий намек на возможность заключения с Россией соглашения о судьбе Польши»[113].
Важно было соблюсти германское достоинство, что, по мнению Риббентропа, должно было побудить советских руководителей ухватиться за предоставившуюся возможность — берите нашу дружбу, пока даем. «Я вел беседу, не показывая, что мы торопимся»[114]. Молотов поймал немецкого коллегу на этой тактике и принял неторопливый темп переговоров. Это вполне соответствовало советским интересам. Но для немцев промедление было смерти подобно. 11 августа в СССР прибыла англо-французская военная миссия.
11 августа Сталин, обсудив сложившуюся ситуацию на Политбюро, дал добро на усиление контактов с Германией. Ему нужно было стимулировать таким образом западных партнеров. Пусть союзники знают, что им следует торопиться.
Расчет англичан строился на том, что Гитлер может договориться с Великобританией и не может с СССР. Расчет французов — на том, что Сталин может договориться с Великобританией и Францией, но не с Гитлером. Расчет Гитлера делался на то, что Запад не решится на войну, и поэтому важнее договоренность со Сталиным. Расчет Сталина строился на противоречиях между двумя группами империалистов. Заключить соглашение можно с теми, кто больше даст для СССР.
Польская стойкость
Меньше всего в расчет принимали позицию Польши. И это обижало польских политиков. Великие державы забыли, что маленькая, но гордая нация может парализовать их планы, чего бы это ей потом ни стоило.
Военные переговоры в Москве, которые, как казалось Молотову, могли бы вытянуть из тупика политические переговоры с союзниками, зашли в тупик из-за проблемы прохода войск через Польшу. Как и в случае с политическими переговорами, в центре внимания оказался чехословацкий опыт. В 1938 г. СССР был готов оказать помощь жертве агрессии, но Красная армия не могла пройти на поле боя. Тогда Польша была частью прогерманской коалиции. Может быть, теперь все будет иначе?
Но нет. Поляки твердо встали на защиту своих границ против СССР.
Польский главнокомандующий Э. Рыдз-Смиглы заявил: «… независимо от последствий, ни одного дюйма польской территории никогда не будет разрешено занять русским войскам»[115].
«Военное совещание вскоре провалилось из-за отказа Польши и Румынии пропустить русские войска, — с печалью пишет У. Черчилль, — позиция Польши была такова: «С немцами мы рискуем потерять свободу, а с русскими — нашу душу»» (фраза маршала Рыдз-Смиглы)[116]. Польше предстояло испробовать сначала одно, а потом другое. Что же, по крайней мере душа польского народа все еще цела. «Препятствием к заключению такого соглашения служил ужас, который эти самые пограничные государства испытывали перед советской помощью в виде советских армий, которые могли пройти через их территории, чтобы спасти их от немцев и попутно включить их в советско-коммунистическую систему, — продолжает Черчилль. — Ведь они были самыми яростными противниками этой системы. Польша, Румыния, Финляндия и три прибалтийских государства не знали, чего они больше страшились — германской агрессии или советского спасения. Именно необходимость сделать этот жуткий выбор парализовала политику Англии и Франции»[117].
Чтобы как-то смягчить ситуацию, Ворошилов предложил конкретный план прохода советских войск через польскую территорию по двум узким коридорам. Варианты ведения войны, изложенные начальником Генерального штаба РККА Шапошниковым, своей конкретностью особенно впечатлили Думенка, который в отличие от британских коллег разбирался в сухопутных операциях, но имел слабое представление о восточноевропейском театре военных действий. План Ворошилова исходил из наболевшей проблемы «клещей»: северная колонна проходит через Виленский коридор, блокируя поползновения немцев наступать в Прибалтике, а южная — через Галицию, отрезая немцев и от Украины, и от румынской нефти. Обе темы будут иметь продолжение в дальнейшем советском военном планировании.
Французы поддержали идею прохода Красной армии через четко очерченные полосы польской территории. Но поляки упирались. Лиха беда начало. Сегодня советские войска займут Вильно и Галицию, а завтра откажутся оттуда выходить, напоминая, что это — не польская земля. К тому же поляков беспокоило участие СССР в будущей мирной конференции как одного из победителей, который будет требовать свою долю. Как раз за счет Польши.
Ворошиловский план пугал поляков даже своей конкретностью. Красные должны были занять спорную с Литвой территорию, что позволяло им потом торговаться с участием Литвы, а также ядро западноукраинских земель, что после войны возродило бы «украинский вопрос», способный взорвать Речь Посполитую.
Столкнувшись с сопротивлением поляков, союзники предложили заключить конвенцию без их согласия (в это время припугнуть Гитлера было бы весьма актуально уже даже для Чемберлена), но тут уж отказался Ворошилов. Красная армия должна иметь право войти в Польшу в первый день войны, а не когда польская армия уже будет разбита.
Заключать соглашение без права прохода было очень опасно. Следовала простая комбинация: Германия нападает на Польшу, наносит ей поражение. Великобритания, Франция и СССР объявляют войну Германии. После этого французы и англичане топчутся у линии Зигфрида, а основные сражения развертываются на восточном фронте. После всех комбинаций умиротворения такая стратегическая ловушка представлялась наиболее вероятной. Собственно, Польша через месяц как раз в нее и попала.