Глава вторая НАРАСТАНИЕ РЕВОЛЮЦИОННОГО КРИЗИСА
Уже в конце первого года войны в России явно обозначилось наступление революционного кризиса. В сентябре 1915 г. В. И. Ленин, перечисляя такие факторы, как поражения царской армии, рост стачечного и революционного движения пролетариата, брожение широких масс, создание оппозиционного блока в Государственной думе, писал: «Все видят теперь, что революционный кризис в России налицо»[266].
С тех пор революционный кризис стал нарастать быстрыми темпами, и к началу 1917 г. Россия вплотную подошла к новой революции. Царские власти с тревогой следили, как все выше вздымались волны народного гнева. На улицах Петрограда опять появился грозный призрак 1905 г. «Идея всеобщей забастовки, — доносила охранка, — со дня на день приобретает новых сторонников и становится популярной, какой была и в 1905 году… Рабочие массы пришли к сознанию необходимости и осуществимости всеобщей забастовки и последующей революции»[267].
Февральская революция была порождена в значительной мере теми же социально-экономическими факторами, что и первая русская революция. Неосуществленные задачи и требования 1905 г. настойчиво стучались в дверь. Правда, за годы реакции самодержавие сделало новый шаг по пути к буржуазной монархии, но царизм полностью сохранил свою крепостническую природу, «свое всевластие, свою землю, свой облик»[268]. По-прежнему Россией управляли крепостники-помещики во главе с царской кликой. Возросшие противоречия между черносотенным царским режимом и потребностями экономического и общественного развития страны в условиях войны еще больше углубились, придавая особую остроту всем социально-политическим конфликтам, которые в конечном счете и привели к мощному февральскому взрыву.
Февральская революция развивалась в своеобразных, неповторимых формах. Новая обстановка, обусловленная мировой империалистической войной, породила невиданную комбинацию совершенно различных классовых сил, придала движению крайне противоречивый и оригинальный характер. Но своеобразие февральского переворота нисколько не колеблет те закономерности буржуазно-демократической революции в России, которые были определены В. И. Лениным еще в 1905 г. Выступая в апреле 1917 г. на Петроградской конференции большевиков, Ленин говорил: «Движущие силы революции мы определили совершенно верно… Движение масс было только в пролетариате и крестьянстве»[269]. Как и в 1905 г., движущими силами Февральской революции были рабочий класс и крестьянство, только они добивались полной победы над царизмом. Гегемоном революции являлся пролетариат, который повел за собой солдатско-крестьянские массы.
Важнейшим вопросом Февральской революции был вопрос о войне и мире. Начиная войну, царское правительство надеялось не только удовлетворить империалистические вожделения дворянства и русской буржуазии, но и «утихомирить» тыл, сорвать надвигавшуюся революцию. Расчеты эти оказались построенными на песке. Плохо вооруженная русская армия терпела поражения, тяжкими жертвами расплачиваясь за отста¬лость страны. Война сорвала последние покровы с царской монархии, обнажила всю ее гнилость и вконец расшатала ее экономическую и социальную базу.
Из всех воюющих держав Россия переживала наиболее тяжелые экономические потрясения. К началу 1917 г. экономические трудности необычайно усилились и страна оказалась перед лицом всеобщей хозяйственной разрухи. В декабре 1916 г. 39 петроградских предприятий вынуждены были прекратить производство из-за отсутствия топлива и 11 — вследствие прекращения подачи электроэнергии[270]. Железные дороги не справлялись даже с подвозом продовольствия армии.
В январе 1917 г. резко сократилось поступление хлеба в города. Вместо 89 вагонов муки в сутки, необходимых для снабжения населения столицы, Петроград получал всего лишь 49 вагонов[271]. У хлебных лавок с раннего утра выстраивались огромные очереди. Голод терзал рабочие семьи[272].
В феврале 1917 г. председатель Государственной думы М. В. Родзянко, характеризуя хозяйственную разруху, писал Николаю II: «Положение России сейчас катастрофическое»[273]. Прогрессирующий паралич народного хозяйства и военные поражения вконец расшатали старый правительственный механизм. Царизм переживал состояние глубокого кризиса, утрачивая всякий моральный и политический авторитет в стране. Русскую буржуазию уже не устраивал такой расшатанный механизм государственной власти. Однако она не решалась на разрыв с монархией. Буржуазия оказалась перед лицом двойной опасности: с одной стороны — опасность проигрыша войны, с другой — опасность революции. Первая усиливала ее оппозиционность к царскому правительству, вторая толкала на поиски компромисса с ним[274]. «Боясь народа больше, чем реакции, она пододвигалась к власти путем соглашательства с монархией»[275]. Такая линия поведения определяла политический курс либеральной буржуазии и во время первой русской революции и в годы реакции. Что же изменилось с тех пор? Факты свидетельствуют, что в канун Февральской революции усилилась оппозиционность буржуазии, углубились противоречия между ней и самодержавием, в то же время боязнь революционного пролетариата вынуждала буржуазию держаться за монархию, стремиться к дележу власти с царизмом.
267
«Буржуазия накануне Февральской революции». Центрархив. 1917 год в документах и материалах. М.—Л., 1927, стр. 172, 175.
270
См. «Экономическое положение России накануне Великой Октябрьской социалистической революции». Документы и материалы, ч. II. М.—Л., 1957, стр. 20.
272
Даже петроградское жандармское управление в одном из своих донесений, относящихся к концу 1916 г., вынуждено было отметить, что «число бедняков в городах удесятерилось. Голодает большинство жителей города, остальные влачат жалкое существование» (см. Б. Граве. К истории классовой борьбы в России в годы империалистической войны. М., 1926, стр. 173).
273
«Экономическое положение России накануне Великой Октябрьской социалистической революции», ч. II, стр. 18.
274
Царский министр Сазонов, сторонник соглашения с либеральной буржуазией, убеждал правительство: «Если только обставить все прилично и дать лазейку, то кадеты первые пойдут на соглашение. Милюков — величайший буржуй и больше всего боится социальной революции. Да и большинство кадетов дрожит за свои капиталы» («Архив русской революции», т. XVIII. Берлин, 1926, стр. 114). Однако царизм не хотел идти на соглашение даже с робкой думской оппозицией. В правительственном лагере все больше брали верх крайне правые элементы, представители наиболее оголтелых крепостников-помещиков и реакционных верхов армии. Под давлением этих элементов в правительственных кругах вынашивался план разгона Государственной думы и установления режима военной диктатуры для беспощадного подавления надвигавшейся революции.