Если процесс Радека — Пятакова имел целью снять со Сталина и его клики ответственность за ошибки и провалы в области тяжёлой промышленности и транспорта, то на процессе «право-троцкистского блока» речь шла преимущественно об умышленной дезорганизации тех отраслей, которые наиболее близко соприкасались с населением: коммунального хозяйства, торговли, производства товаров массового потребления и т. д. Подсудимые признавались в подрыве этих отраслей ради того, чтобы озлобить население против правительства. Как следовало из их показаний, в этих целях они не чурались даже мелкого вредительства, например, срыва снабжения учащихся тетрадями, чтобы «этим вызвать недовольство в широких массах» [203].
Нарком финансов Гринько годами прилагал огромные усилия для того, чтобы вести зигзагообразный курс между инфляцией и дефляцией, повинуясь противоречивым приказам Политбюро. Теперь он сознавался в дезорганизации финансового дела и, в частности, в сознательном сокращении сети сберкасс для того, чтобы в них возникали очереди, раздражающие население.
Особое внимание на процессе было уделено списанию на преступления «право-троцкистского блока» жестоких неудач в сфере сельского хозяйства, которые особенно чувствительно переживались населением. Подсудимые называли цифры, свидетельствующие о гигантских масштабах умышленного отравления скота и порчи запасов продовольствия с целью создать в стране голод. Нарком земледелия Чернов заявил, что по заданию немецкой разведки он тормозил строительство складов и элеваторов, чтобы вызвать озлобление крестьян бессмысленной гибелью собранного зерна [204]. Шарангович «признал», что по заданию центра «правых» и польской разведки в Белоруссии было заражено анемией 30 тысяч лошадей, а чумой — огромное количество свиней [205].
Особенно характерным в этом плане был допрос Зеленского, руководившего системой потребительской кооперации. Он объявил результатом сознательного вредительства явления, с которыми население повседневно сталкивалось в торговле: обсчёт, обвес и обман покупателей, хищения и растраты и т. д. Стремлением вызвать недовольство против правительства Зеленский объяснял и умышленную организацию перебоев в торговле, при которой, по его словам, во многих лавках «в течение недели-двух» отсутствовали сахар, махорка, соль и т. д. Когда прокурор задал вопрос: «были ли такой случай или случаи, когда Москву периодически пытались оставить без яиц», Зеленский ответил, что в 1936 году была допущена «вредительская порча 50 вагонов яиц» [206]. В стране, измученной всевозможными дефицитами и всего пять лет назад пережившей массовый голод, такие «признания» не могли не произвести сильного впечатления на население, привыкшее видеть пустые прилавки магазинов.
Не удовлетворившись всем этим, Вышинский задал Зеленскому вопрос: «А как обстояло дело с маслом из-за вашей вредительской деятельности?» «Целому поколению детей, родившихся после 1927 года,— писал по этому поводу Орлов,— был незнаком даже вкус сливочного масла. С 1928 по 1935 год российские граждане могли увидеть масло только в витринах так называемых торгсинов, где всё продавалось только в обмен на золото или иностранную валюту. В 1935 году, когда карточная система, державшаяся шесть лет подряд, была наконец отменена, масло появилось в коммерческих магазинах, однако по совершенно недоступной для населения цене» [207].
Удивлённый вопросом прокурора, Зеленский сказал, что потребкооперация маслом вообще не торгует. «Я не спрашиваю, чем вы торгуете,— заявил в ответ на это Вышинский.— Вы торговали раньше всего основным — родиной, а я говорю о том, какие меры предпринимала ваша организация для того, чтобы сорвать товарооборот и лишить население необходимейших первых предметов потребления… Известно ли вам что-нибудь относительно масла?»
Поскольку подсудимый по-прежнему не мог понять, какого ответа требует от него прокурор, Вышинский подсказал ему, что по указанию «право-троцкистского блока» «не выпускали дешёвых сортов масла». Вслед за этим он вынудил Зеленского подтвердить, что «были случаи» подбрасывания в масло стекла и гвоздей, с тем чтобы «резать горло и желудки нашего народа» [208].
В обвинительной речи Вышинский, упомянув о попытках подсудимых «задушить социалистическую революцию костлявой рукой голода», сделал заявление, подобного которому не встречалось даже в самых апологетических и фарисейских статьях советской печати. Из этого заявления явствовало, что в стране уже достигнуто полное изобилие продуктов, плодами которого население не может воспользоваться лишь по вине «вредительской организации», стремившейся «то, что у нас имеется в избытке, сделать дефицитным, держать рынок и потребности населения в напряжённом состоянии». «В нашей стране, богатой всевозможными ресурсами,— утверждал Вышинский,— не могло и не может быть такого положения, когда какой бы то ни было продукт оказывался в недостатке… Теперь ясно, почему здесь и там у нас перебои, почему вдруг у нас при богатстве и изобилии продуктов нет того, нет другого, нет десятого. Именно потому, что виноваты в этом вот эти изменники. Тем более это давало им почву для создания настроений против системы нашего хозяйственного управления, против всей системы Советской власти» [209].