II
Январский пленум ЦК: «Об ошибках парторганизаций»
Очередной пленум ЦК проходил 11, 14, 18, 20 января. В его работе принимали участие 28 из 71 члена ЦК, избранного на XVII съезде. Из них более половины были членами или кандидатами в члены Политбюро.
Упоминая о словах Молотова на сессии Верховного Совета: «Во всех важных вопросах СНК обратится за советом в ЦК», «Бюллетень оппозиции» писал: «Молотов забывает уточнить, о каком ЦК идёт речь. Ведь „сталинского“ ЦК, выбранного XVII съездом, больше не существует в природе. Нет даже кворума. Не большинство же ЦК, которое ныне сидит в ГПУ или расстреляно, имеет в самом деле в виду Молотов?» [30]
Главным вопросом повестки дня пленума, был вопрос «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключённых из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков». С докладом выступил Маленков, не являвшийся даже кандидатом в члены ЦК. Это был беспрецедентный случай в истории партии, никогда не встречавшийся ранее и не повторившийся позже.
В докладе указывалось, что в 1937 году было исключено из партии около 100 тыс. коммунистов (за первое полугодие — 24 тыс. и за второе полугодие — 76 тыс. чел.), а в партийных комитетах скопилось не менее 65 тыс. не рассмотренных апелляций, в большинстве случаев направленных лицами, исключёнными ещё в период обмена и проверки партдокументов (1935—1936 годы). Говоря о необоснованности множества исключений, Маленков сообщил, что в ряде областей Комиссия партийного контроля при ЦК ВКП(б) после рассмотрения апелляций восстановила от 40 до 75 процентов исключённых [31].
Для доказательства того, что массовые исключения инспирировались «врагами народа», Маленков приводил показания ряда арестованных клеветников, в которых они объясняли свои действия стремлением вызвать недовольство и озлобление коммунистов. Особенно выразительными были показания некоего Трегуба из Киева, который рассказывал, что он и его приятели выступали на партийных собраниях с клеветническими обвинениями и писали доносы во все партийные и советские инстанции. Хотя такое поведение объяснялось в докладе желанием клеветников «скрыть собственные преступления перед партией», показания Трегуба характеризовали не столько его личные намерения, сколько чудовищную атмосферу, сложившуюся в 1937 году. «Я, например, выступал на партсобрании Станкостроя,— сообщал Трегуб,— указывал пальцами на сидевших на собрании коммунистов, и называл одних троцкистами, других бухаринцами, третьих вредителями, четвёртым выражал политическое недоверие, других обвинял в связях с врагами и, наконец, написал список не менее чем на 15—20 человек. На заводе Станкострой я добился такого положения, что в парторганизации численностью в 80—85 человек находится под сомнением и расследованием не менее 60 коммунистов… Опасаясь клеветы, честные работники стали разбегаться (с завода). Другие принимали все меры, чтобы избежать нападок с нашей стороны, вплоть до подхалимства перед нами… Мы с Ворожейкиным начали ходить на партсобрания других организаций с заранее подготовленными списками людей, которых мы намерены были обвинить в принадлежности к врагам. Мы неожиданно появлялись на собраниях парторганизаций, к которым не имели отношения, взбирались на трибуну без всякой очереди и, не зная людей совершенно, приклеивали ярлыки врагов народа коммунистам. Нас с Ворожейкиным уже все знали. При нашем появлении не только возникало смущение в собрании, но потихоньку члены партии, боясь, убегали из помещения, ибо часто бывало так, что к намеченным спискам прибавлялись фамилии, случайно пришедшие в голову тут же на собрании. Таким образом, получалось, что парторганизации и так терроризированы своими местными псевдоразоблачителями, а наше появление… окончательно утверждало как бы правдивость их материалов».
Доносительство не только не утаивалось, а наоборот, возводилось в ранг партийной доблести. Об этом свидетельствует следующее признание Трегуба: «Посылая списки в НКВД, я делал это так, чтобы всем было известно о посылке мною в НКВД целого списка» [32].
В докладе Маленкова приводились многочисленные примеры обвинений, по которым рядовые коммунисты исключались из партии. Так, Аминева исключили и сняли с работы только потому, что его брат был исключён из комсомола за связь с врагами народа. Вслед за Аминевым были сняты с работы все его родственники. Кущев был исключён и лишён работы за то, что на занятиях политкружка после «правильных» ответов на три вопроса о возможности построить «полный социализм» и «полный коммунизм» в одной стране, на четвёртый схоластический вопрос: «А окончательно коммунизм построим?» ответил: «Окончательно вряд ли построим без мировой революции. Впрочем, посмотрю в „Вопросах ленинизма“ что по этому поводу говорит тов. Сталин». Вслед за Кущевым была снята с работы по обвинению в связи с ним его жена. Быков, подавший в парторганизацию заявление об аресте своего брата, с которым «никакой связи не имел», немедленно был исключён из партии. Когда он спросил парторга о причинах исключения, тот сказал: «Ты понимаешь, мы должны тебя исключить. А ты собери данные и апеллируй» [33].