Улыбнулась учительница, а самой стало грустно. Жалко прожитую в услужении богатым Агафьину жизнь.
— Теперь вот хоть перед смертью хочу полезное дело сделать, креплюсь, не помираю, чтобы Данилушку в люди вывести. Помогу ему на ноги стать, избу поставить, коня завести, невесту в дом привести, ну тогда и умру!
Денек осенний выдался теплый, вышли хозяева и гости на вольный воздух, сели на крыльцо баньки, кофе пьют и рассуждают.
— Поможем вашей мечте, бабушка, — говорит Иван Кочетков, — возьмем вашего внука в артель, посадим его не на простого коня, а на стального. И все он себе добудет: и хату, и жинку, и лучшую долю!
— Для себя? Ведь этого мало, — говорит учительница. — Бабушка ведь жалеет свою бесполезно прожитую жизнь! А что это значит? Это значит, что ничего хорошего не сделала она для добрых людей, для человечества!
— Понятно, Данил должен жить не только для себя, на то ваше воспитание, — говорит Кочетков. — Действуйте, воспитывайте.
— Одна я не воспитаю — школы для этого мало! Такие, как вы, помогать должны. Своим примером!
— А как это? — спрашивает Кочетков.
— Так, чтобы помочь ребятам правильно выбрать мечту. Правильно понять, как они должны изменить жизнь людей к лучшему. Мало своей хаты, мало своего коня, мало этого, мало!
Сидит Данилка, слушает и не понимает, как это хаты мало, коня мало, когда он в бане живет и вся живность у него — теленок… Эх, ему бы коня да ему бы дом свой!
А после обеда пошли все вместе прогуляться к мельницам.
Весело, шумно машет мельница крыльями, мелет хлебушек нового урожая. Весело глядеть на них Данилке.
А Иван Кочетков и Анна Ивановна ведут разговор.
Речь уже о самом Кочеткове. Об его мечте.
— Ну, хорошо, бедняков вы на ноги поставите, а дальше что? Совместно обработаете землю, разделите по справедливости урожай, каждый заберет его себе, утащит как суслик в свою норку… А дальше что, мечта, мечта какая?
— Укротим кулаков! Ограничим эксплуататоров, — говорит Иван Кочетков. Заживет беднота хорошо!
— Что значит хорошо? Своим домиком, своей коровкой, своей лошадкой, но ведь это же мелко? Это нищенская мечта!
— А что же, по-вашему, всех мужиков в пролетарии переделать? обижается Иван Кочетков.
— Зачем, давайте помечтаем, как сделать их господами.
— Господами-помещиками, ха-ха-ха! — смеется-заливается Иван.
И Данилка смеется, хотя не понимает над чем — разве господами быть плохо? Бабушка рассказывала, что господа жили ничего, подходяще.
— Ну конечно же, — вместе посмеявшись, говорит учительница, — беднякам надо стать настоящими господами над этими лугами, полями, лесами. И жить не в убогих хатках, а вот в этом дворце на холме, над рекой… Господа понимали толк в красоте, знали, где построить поместье.
Иван Кочетков, прищурившись, смотрит на барские развалины — здесь, недалеко от мельниц, когда-то стоял помещичий дом.
— Значит, зря его мужики сожгли?
— Конечно, напрасно. Надо было сохранить, улучшить, украсить, побросать свои убогие хатки да и поселиться всем селом в этом дворце! Коммуной!
— А ведь разместились бы, — улыбается Иван. — В доме-то было сорок комнат да две залы. Да во флигелях комнат двадцать… А что, вот бы отремонтировать! Но где ж такие средства?.. Ведь это уму непостижимо, сколько должно все стоить… Стекло. Железо. Цемент… Нет, Анна Ивановна, не жизненная эта мечта!
— А как бы хорошо — и детвора вся вместе… Тут бы и настоящее коллективное воспитание… И мне бы комнатка, вон там, в мезонине! Обожаю мезонины, знаете…
— А что ж, — говорит Иван, — если сильно захотеть… все возможно!
И долго они смотрят на барские развалины. На зияющие провалами окон каменные стены. На круглые колонны, тронутые дымом пожара. На статуи с отколотыми головами. На чаши бывших фонтанов, покрытые бурьяном.
— Жили-пожили тут господа действительно как в раю.