Легитимность власти КПК до сих пор в значительной степени зависит от экономики. Она и есть тот единственно важный фундамент, на который партия опирается внутри страны, и источник влияния Китая в мире. Экономический рост обеспечивает поддержание уровня жизни, политическую гибкость, функционирование механизма кадровых назначений и глобального присутствия. Китайская модель роста обладает целым рядом хорошо задокументированных изъянов и в своей текущей форме не гарантирует устойчивого развития. Мартин Вулф, экономический обозреватель «Файнэншл Таймс», в конце 2009 г. простым и изящным расчетом проиллюстрировал глубинные дефекты этой системы, которая ставит приоритет личного потребления ниже инвестиций и экспорта. «В 2007 г. личное потребление составляло лишь 35 % ВВП. Вместе с тем Китай — в форме текущего положительного сальдо внешнеторгового баланса — вкладывает 11 % ВВП в низкодоходные зарубежные активы, — пишет он. — А теперь давайте вспомним, до какой степени бедны сотни миллионов китайцев, хотя чистый трансфер ресурсов за рубеж составляет чуть ли не треть расходов на личное потребление».
Парадокс этого расчета не в том, что он обнажает суть китайского экономического чуда. Он говорит о потенциальных выгодах, которые обретут рядовые китайцы, если партия наберется смелости атаковать истеблишмент, ныне наживающийся на подобных искажениях. Однако следующий этап экономической реформы связан с политическим риском. Каким образом следует браться за могучие финансовые интересы, выигрывающие от привилегированной позиции государства в экономике? Не приведет ли ущемление экономических интересов государства к разрушению политического влияния партии? Нелегко проложить верный курс в столь густом и опасном лесу, но в то же время мы не должны недооценивать адаптивные способности КПК.
За экономическим развитием стоит не только рост доходов. Экономический успех укрепляет чувство национальной гордости, которую испытывают многие китайцы, наблюдающие за возрождением некогда великой, но униженной Западом цивилизации. В свою очередь эта гордость стала инструментом в руках партийных вождей — тех, кому суждено играть роль естественных и энергичных защитников китайской нации. Гордость за страну и ее культуру — вещь вполне естественная, тем более что речь идет о древней, высокоразвитой цивилизации, первооткрывателе многих направлений. Взглянем, к примеру, на США. Чем богаче они становятся, тем больше патриотизма мы видим. Отчего бы и Китаю не вести себя подобным образом? С другой стороны, опека со стороны КПК привела к тому, что в последнее время китайский патриотизм принимает уродливые формы.
Зачастую возникает впечатление, что Китай напоминает США сразу после событий 9/11: гнев на аутсайдеров и настоятельная потребность поделить весь мир на друзей и врагов. Как только речь заходит о Тибете, далай-ламе, японских зверствах во время войны, синьцзянских мятежах и Тайване, лица мудрых чиновников и дружелюбных граждан темнеют от злости. В демократических странах типа США дискуссии развиваются, а власти меняются. А вот я за все время, пока жил в Китае, с огромным трудом добивался более-менее спокойных реакций на эти темы от любого должностного лица. Расхождение во мнениях по тибетскому, скажем, вопросу, или по истории антияпонской войны могут в мгновение ока перерасти в самые резкие выпады. Как выразился американский синолог Джозеф Фьюсмит, «если одним из критериев «гражданского общества» является корректность в общении, то Китай еще не достиг такого уровня».
Впрочем, даже здесь политическая система демонстрирует приспособляемость. Было время, когда я считал, что национализм до такой степени отбился от рук, что стал угрожать самой КПК. Партия приучила народ бояться; однако, если дело касается патриотизма, мы наблюдаем противоположную картину: партия сама боится народа. Антияпонские выступления в начале 2005 — еще один урок, из которого ясно, что не следует недооценивать адаптивные таланты КПК. Когда по всему Китаю вспыхнули протесты против Японии, полиция выждала ровно столько, чтобы до Токио в полной мере дошел гнев населения, но не возникло угрозы стихийного перерастания уличных демонстраций в антипартийные выступления.
В день, когда массовые протесты достигли апогея, власти показали, какие у них длинные руки. И в Пекине, и в других городах по распоряжению полиции государственная телекоммуникационная сеть забросала все мобильные номера эсэмэсками, направленными на поддержание порядка. Как выразился Джереми Бармэ из Австралийского национального университета, эти послания «позволили мельком увидеть пугающее лицо за маской современного жизнерадостного авторитаризма». Вот примеры таких эсэмэсок: