Питер поморщился. Ему очень неприятно было выслушивать эти обвинения, тем более он не собирался устраивать ей пакости. Просто предположил, что предотвратить преступление проще, чем бороться с его последствиями. И что молодым женщинам лучше не возвращаться в одиночку домой поздним вечером. Откуда ему было знать, что полицейские так близко к сердцу примут его слова и отправятся прямиком к Джейку?
Что касается директора клуба, то Питер уже начал сомневаться в своих подозрениях. Если за нападениями стоит Мерфи, то зачем ему переводить Эмбер на дневной график работы? Неужели он ошибся и преступник кто-то другой?
Конечно, может быть, это какой-то обманный ход, призванный сбить со следа. Но такое предположение выглядело весьма сомнительно.
Питер тяжело вздохнул.
— Ладно, я признаю, что в разговоре со следователем насчет нашего конфликта с Луисом мог случайно упомянуть о том, что ты поздно возвращаешься домой. Но…
— Ах ты признаешь! — язвительно протянула девушка, складывая руки на груди. — Что ж, тогда я…
— Эмбер, ради всего святого, выслушай же меня!
— Нет! — воскликнула она, и зеленые глаза засверкали как драгоценные камни. — Это ты меня выслушай. Питер, держись подальше от меня и от моих сестер! — Она тяжело дышала, на щеках рдел темный румянец.
Никогда еще Питер не видел ее такой прекрасной.
— Эмбер! — почти простонал он, протягивая к ней руки.
— Не прикасайся ко мне! — Она отскочила в сторону, словно обжегшись.
Для Питера это было уже слишком. Он просто не мог вынести, когда эта девушка смотрела на него с ненавистью и презрением. Забыв о твердом решении не пересекать определенной границы близости, он попытался обнять ее — и в грудь ему уперлись два плотно сжатых кулачка.
— Отпусти меня, Питер, — прошипела Эмбер сквозь сжатые зубы. Она напряглась, пытаясь вырваться из железного кольца его объятий.
— Не могу, — едва слышно произнес он.
— Отпусти, или я…
— Что — ты? — спросил Питер, нахмурившись.
Девушка замерла и подняла на мучителя полные слез глаза.
— Я не хочу этого, — прошептала Эмбер. — Неужели ты не понимаешь?
Понимает, и даже слишком хорошо! Ей противно находиться рядом с ним, она мечтает оказаться подальше от него. Питер почувствовал сильную боль, какую не испытывал никогда раньше, словно от удара в солнечное сплетение.
— Это ты кое-чего не понимаешь, — начал он. — Я сказал полиции, что ты поздно возвращаешься домой по одной-единственной причине. Потому что я…
— Думаю, нам обоим прекрасно известно, что это за единственная причина! — вспылила она с прежней яростью.
— Я сделал это, потому что волнуюсь о тебе, Эмбер, — глухо произнес Питер и крепко взял ее за плечи. — Потому что волнуюсь, — повторил он, стараясь смотреть ей в лицо.
Однако Эмбер покачала головой, решительно отметая его объяснения.
— Думаю, ты волнуешься только об одном человеке. И его зовут Питер Дэвид Бомовски, — ответила она, не скрывая сарказма.
Возможно, раньше так оно и было. Возможно, он еще не до конца изжил эгоизм. Но напрасно она ему не верит…
— Ты упрямая, твердолобая… — начал Питер, слегка встряхивая девушку за плечи.
— Да, я упрямая и твердолобая, — признала она, нимало не обидевшись. — Но пусть уж лучше я останусь такой, чем буду бессердечной и холодной, как ты!
Питер замер, затем опустил руки и отошел от девушки.
— Вот каким ты меня считаешь? — с горечью произнес он.
Эмбер невесело усмехнулась.
— А каким же еще? — хмыкнула она. — Спасителем человечества? Но ведь ты сам этого хотел, разве не так? — Девушка с вызовом смотрела на него. — Ты тот, кто ты есть — Питер Бомовски, первый человек Митчелла Хайнса, его правая рука и доверенное лицо. И вы оба слишком хорошо дали понять, что не берете пленных.
Значит, вот во что он превратился? Да, пятнадцать лет назад он не знал, как все обернется.
— Я закончила, — решительно сказала Эмбер, поднимая с пола сумку и вскидывая ее на плечо. — И запомни: я не шучу, когда говорю, чтобы ты держался подальше от меня и моей семьи, — предупредила она.
Питер и так отлично знал, что шуткам здесь не место. Он смотрел в ее холодные, полные ненависти зеленые глаза и чувствовал, что внутри него что-то умирает.
Он даже не пошевельнулся, когда она вышла из номера. У него было такое ощущение, что Эмбер покинула не просто номер в отеле, а его жизнь.
Навсегда.
Никогда еще почти за сорок лет жизни он не говорил никому, что волнуется о ком-то. Об Эмбер он не только волновался — здесь было что-то более серьезное. Если он будет до конца честным перед собой, то назовет это…