Командующий вопросительно взглянул на Греве, руководителя армейской разведки и контрразведки, до сих пор не проронившего ни слова.
— Мы назначили за его голову большую награду, но розыск пока безуспешен, — отчеканил тот. — Видимо, он продолжает действовать в тылу нашей армии.
— А точнее?
Начальник отдела 1-Ц пожал плечами.
— Так вот, потерянный вами Шменкель благополучно живет и здравствует. Ему нравится форма немецкого солдата, к которой он прибавил только русский офицерский ремень. Он уже командир партизанской группы. Вы даже можете поздравить его с повышением, Греве: деревня Кузинино, отряд «Смерть фашизму». — Командующий возмущенно потряс пачкой листов из недавней почты. — И об этом я узнаю не от своей разведки, а из Берлина, от имперского начальника полиции безопасности и СД Кальтенбруннера!
Генералы откровенно недоумевали, почему шеф, не тратящий времени даже на лишнее слово, вдруг так много говорит об этом перебежчике, правда широко известном в армии.
Они не были оставлены в неведении:
— Нам не страшен этот Шменкель, как партизан да и как разведчик, пусть красные забросят его хоть в столицу рейха! Но это уже вопрос, как подчеркивает сам фюрер, политики! Одно имя такого немца нам приносит вред.
— Он будет в наших руках, — вскочил Петрих.
Но Модель, казалось, не обратил на него никакого внимания. От его спокойствия и уравновешенности не осталось и следа.
— Директива фюрера об особой подсудности в районе «Барбаросса» и об особых мероприятиях войск говорит о безжалостном уничтожении партизан… — Он на память процитировал хорошо запомнившиеся строки. — Речь идет не просто о подавлении партизанских групп, а о полном их искоренении, о физическом истреблении всех захваченных. Вадинский лес должен стать лесом смерти!
Командующий замолчал, а затем характерным для него ровным, размеренным голосом произнес:
— Приказ, прошедший много инстанций, теряет четкость, точность и быстроту.
Он передохнул и, подойдя к Петриху, коротко закончил:
— Поэтому я приказываю лично вам. Тюрьмы должны быть пусты, генерал!..
14. Когда стоят насмерть
Блокада. Люди нашего поколения связывают это слово с подвигом народа у стен города-героя. Блокада — это не мученичество, не жертвенность и не обреченность. Это воплощение неслыханной стойкости духа физически обессилевших борцов, вопреки всем биологическим законам оставивших позади критические пределы человеческой прочности.
Партизаны Вадинских лесов тоже пережили блокаду. Ни по масштабам, ни по продолжительности, ни по исторической значимости ее, конечно, нельзя сравнить с ленинградской. Но у нее, как и у той, Большой Блокады, была одна мера. Мера мужества. Окруженные не дрогнули, выстояли, а затем, прорвав тройное кольцо гитлеровских войск, нанесли удар по врагу. Они совершили, казалось бы, невозможное…
— Где командир? — раздался голос связного из штаба бригады, подбежавшего к группе бойцов, расчищавших землю для огневой позиции.
— Вон, у дзота, устанавливает пушку. — Ближний к нему партизан показал рукой на работавшую невдалеке группу.
Связной бегом направился туда.
— Товарищ командир! Капитан просил передать немедленно. — Связной достал из сумки записку и протянул ее командиру отряда.
Васильев ловким движением всадил топор в ствол дерева, снял шапку, вытер пот. Прочитал.
— Хорошо. Буду сейчас же. Доканчивайте, как наметили.
Последнее относилось к артиллеристам. Он быстрыми, широкими шагами направился в глубь леса, к расположению штабных землянок.
Пройдя полкилометра по натоптанной дорожке, остановился. Взглянул на свои «кировские»: без пяти два. Немного помедлив, решительно свернул в сторону, по тропе, ведущей к хорошо знакомому домику отрядного госпиталя. Постучал валенками в бревно возле крыльца, стряхнул снег. Шагнул в сени.
В хате было тесно. Кроме партизан, здесь были и жители ближайших деревень, нуждавшиеся в медицинской помощи.
Командир достал из сумки банку, отвинтил крышку, взял из рук Анастасии Семеновны, врача, ложечку и стал раздавать лежачим больным по нескольку крупинок белого кристаллического порошка. Нет, это было не лекарство. Соль. Обыкновенную соль уже вторую неделю в отряде получали только раненые и больные по щепотке в день.
— Линию обороны держим, товарищи. Будем даться до последнего, — были его единственные слова.
— Кончаются продукты, — догнала его в сенях Кудинова. — Надо что-то делать, Василий Иннокентьевич…
Командир тяжело вздохнул. Остановился. Внезапно лицо его просветлело. Он даже улыбнулся, махнув рукой.