Наконец он сунул руку в мешок.
— Людвигу Мозелю, рядовому, третий год безотлучно находящемуся в действующих войсках, — громким голосом, четко разделяя слова, произнес почтальон и, хихикнув, понимающе подмигнул остальным. — Поздравление бургомистра с появлением за этот срок второго наследника.
Под необидный смех («ох, уж этот Лемке, не зря его с батареи взяли на почту») торопливые, жаждущие ладони ощутили прикосновение измятого чиновниками военной цензуры синего конверта с выведенными детской рукой каракулями.
— Густав Хойзер, старший солдат! Жена благодарит за присланные тобой продукты. Сосед сообщает, что качество колбасы отличное. — Лемке небрежно бросает на стол письмо, и сразу же раздается хруст рвущейся по сгибу бумаги.
— Вальтеру Гейнцке, оберфельдфебелю. — В адрес обладателя двух звезд на окаймленном серебряным галуном погоне, старшины батарейца солдатском жаргоне «шписа» — унтер-офицер никогда не бросает — соленых шуток и сейчас, приблизившись, с подобострастием, почти вкладывает в короткие, поросшие рыжей шерстью пальцы небрежно протянутой руки объемистое послание.
— Фриц Шменкель, ефрейтор. — Лемке извлек со дна парусинового мешка пакет и, стараясь подражать фокуснику, приподнял его над головой, держа одним пальцем за обвязывающий шнурок. — Могу поручиться, единственный солдат батареи, который получает посылки на Восточный фронт, вместо того чтобы отправлять их отсюда в фатерлянд.
— Не батареи, а, наверное, всей нашей дивизии, — выждав, когда стих общий хохот, внушительно произнес Гейнцке и ткнул указательным пальцем в сторону молодого коренастого парня, лбом прижавшегося к стеклу рамы и разглядывавшего снежинки, плавно опускавшиеся на землю, окаменевшую от сильных морозов.
Тот молча пожал плечами, взял из рук Лемке сверток, вскрыл его неторопливым, но уверенным движением и под взорами следивших за ним солдат достал пачку «Бергманн приват», угостил каждого сигаретой (почтальону протянул две), щелкнул зажигалкой и снова отошел в сторону.
С уходом Лемке оживление исчезло. Получившие, письма жадно прочитывали их, остальные вернулись к своим занятиям.
— Густав, Людвиг, что же вы молчите? — раздался голос с печки после нескольких минут молчания.
— Почитайте, раз просят, не отрывая глаз от своего письма, коротко пробасил «шпис»: сам он был занят какими-то арифметическими подсчетами.
Хойзер, низенький, толстый мужчина с заметной плешью на голове, бывший учитель, не заставил себя ждать. Он подошел к окну и, приблизив к глазам сложенный вдвое лист бумаги, начал:
— «Мой дорогой Густав! Почта идет очень медленно („да, — подтвердил он, разглядев штемпель, — отправлено еще первого“), и, прежде чем до тебя дойдут мои строчки, у вас там, возможно, будет конец. Мы все очень желаем этого, так как у вас уже очень большие морозы, а ты ведь с детства не выносил холода…»
— Густавчик с детства не выносил холода, — тонким жалобным голоском протянул лежавший на печке, и все засмеялись, глядя на Хойзера, даже в комнате кутавшегося в шерстяное одеяло, прихваченное им в разрушенном доме — предмет зависти всей батареи.
Дальнейшее чтение было прервано отрывистыми словами донесшейся с улицы команды:
— В шинелях! С оружием! К штабу полка! Строиться! Марш! Марш!
В избе началась суета. Неуклюжий верзила Ганс впопыхах никак не мог изловчиться достать сапоги из узкого отверстия печки, куда он поставил их сушиться. Карл, этот вечный разиня, метался по избе, как всегда что-то отыскивая — на этот раз пилотку. Наконец все, подтянув ремни и застегивая на ходу пуговицы, выскочили на улицу и побежали к кирпичному зданию сельской школы на окраине деревни.
Солдаты выстроились в четырехугольное каре на широкой ровной площадке, ранее сплошь огороженной, как можно было судить по частым пенькам срубленных деревьев. Прямо под окнами, в канаве, валялись вмерзшие в лед выброшенные географические карты, книжки, а чуть поодаль, возле еще уцелевшей дощатой уборной, трое солдат из хозяйственного отделения рубили на дрова парты.
В строю все еще недоуменно переговаривались по поводу причины такого экстренного сбора, как вдруг на площадку влетел броневик в сопровождении легковой машины и двух посыльных мотоциклистов. От резкого торможения заколыхалась антенна штабной рации и из-под попавших в глубокую колею колес хлынули фонтанчики осенней грязи вместе с покрывавшими ее корками льда. В зеве открывшегося люка сверкнули золотые витки погон, и сразу же за этим показалась худощавая фигура Гюнтера фон Клюге, командующего 4-й армией.