Все засуетились. Сашка Гуслин, как самый высокий, встал впереди, со знаменем, а Леньке пришлось идти почти в самом конце, вместе с девчатами.
Когда лукинские пионеры пришли со знаменем к месту сбора, из-за кустов вдруг раздалась веселая барабанная дробь. Казалось, невидимый барабан так и выговаривает: «Старый барабанщик, старый барабанщик…» Поднявшись на пригорок, поросший клевером, пионеры увидели, что вместо барабана воронцовские ребята приспособили кусок фанеры. Они повесили его, как качели, на шею барабанщику, и получилось здорово.
Близился вечер. Вытянулись и легли на воду тени деревьев. Даже легонький ветерок, рябивший речку, и тот утих. Ребята набрали сухих веток, и вскоре на берегу Полы загорелся яркий костер. Солнце спустилось к самому лесу.
С каждой минутой, приближающей начало сбора, Ленька все больше робел. Казалось, чего тут: ребята все свои, знакомые, а все же робость холодком проникала куда-то внутрь и забиралась под коленки. Наконец все расселись, и Васек сказал:
– Слово предоставляется Лене Голикову.
– Александр Невский был новгородский князь, – произнес Ленька первую фразу и умолк. Пауза длилась так долго, что кто-то из девчонок прыснул.
– Он жил в Новгороде… – Ленька никак не мог собраться с мыслями.
– Про псов-рыцарей расскажи, – шепотом подсказал ему Сашка.
– Александр Невский защищал родину и разбил псов-рыцарей на льду Чудского озера…
Дальше пошло лучше. Ленька начал рассказывать, как враги напали на нашу землю, как собрал Александр Невский дружину и выступил в поход. Особенно внимательно стали слушать Леньку тогда, когда он начал рассказывать о своей поездке в Ленинград, о том, что видел сам, о серебряной гробнице, стоящей в Эрмитаже.
Когда Ленька рассказывал обо всем этом, к костру подошел дед Арсентий, воронцовский конюх. Шел он половить на зорьке окуньков и завернул к костру.
– Здравствуй, честная компания! – приветливо воскликнул старик, но, заметив, что Ленька что-то говорит, а ребята слушают, торопливо прикрыл ладонью рот и замолчал, внимательно прислушиваясь.
Ленька кончил, и наступило молчание.
– Может, у кого вопросы есть? – громко спросил Васек. Вопросов не было. Васек виновато улыбнулся. Первый раз в жизни проводил он пионерский сбор, и вот на тебе! – затеяли разговор, разожгли костер, а говорить уже не о чем.
Дед Арсентий потянулся к костру за огоньком, взял горевшую с одного конца ветку и, склонив голову набок, чтобы не подпалить бороду, закурил.
– А в наше время разве так было? – обратился он к Ваську. – В Питер съездил, запросто в царский дворец пошел – это Шурки-то плотовщика сын! Раньше такого во сне не приснилось бы! Как мы мучились – не приведи бог! Сейчас еще тоска берет, как вспомнишь…
– Расскажите, Арсентий Петрович! А то они думают, что всем испокон веков так хорошо жилось! – Васек кивнул головой на сидящих вокруг костра ребят.
– Да какой из меня рассказчик! – отмахнулся дед Арсентий. – Разве про то, как плоты гоняли, сказать? Мученье одно…
– Про ребят, дядя Арсентий, как прутья мяли! – попросил кто-то из воронцовских, очевидно, слыхавший прежде рассказы конюха.
У вожатого появилась надежда, что сбор, может быть, и не сорвется. Ему все казалось, что получается не так, как нужно.
– Арсентий Петрович, – обратился он к старику, – расскажите, пожалуйста. У нас сегодня пионерский сбор здесь…
– Ну, коли сбор, надо рассказать… Только рыбная ловля моя пропадет. Скоро самый клев начнется. Да ладно уж!..
Деду Арсентию, видимо, было приятно, что все его так просят. Он откашлялся, подвинулся ближе к костру.
– Плоты здесь с незапамятных времен сплавляли, – начал он. – Ну и я, как маленько подрос, тоже на сплав пошел. Мать упросила приказчика: «Возьми, – говорит, – за-ради бога сынка прутомятом – прутки мять». За то, конечно, яичек приказчику отнесла, молочка крынку. Без того нельзя было: он вроде как одолжение делал. А мне тогда десятый годок пошел. Мать меня жалела: у соседей-то с восьми лет ребятишки прутья мяли. Был я вот таким, не больше. – Дед Арсентий указал на Ягодая.
Валька заерзал, ребята засмеялись. Васек строго посмотрел на них, и вновь стало тихо.
– Я вам про прутомятов говорю, а может, вы и не знаете, зачем прутья мнут?.. Чистым прутом, будь то березовый или еловый, плота не свяжешь. Он нужен мягкий, как пеньковый жгут. Вот его и мнут, как говорится. На самом-то деле его не мнут, а крутят. Зажмут комель в стоячок такой, а с другого конца крутят, в штопор сворачивают. Без привычки за день и полсотни таких прутов не сделаешь. А задание было – триста пятьдесят! Выполнил задание – домой ступай, не выполнил – работай дотемна. Бывало, до кровяных мозолей крутили. Рук не поднимешь. И за все это рубль десять копеек в неделю платили. Домой придешь, мать глядит на тебя и плачет… Вот что значит прутомятом работать!..