Боже что я несу. От нервов мозг совсем опух. Такими темпами скоро можно будет в блондинку перекрашиваться.
- И что вы слышали? - тут же спросил Петерман.
Я испуганно выпучила глаза и нашлась с достойным ответом. Лишь тихо промямлила:
- Хорошее. Только хорошее.
Мне показалось или он фыркнул? Подняла глаза от экрана ноутбука. Немец переключил внимание на Луганского. Тот уселся напротив Петермана и они живо начали обсуждать производственные планы, а затем плавно перешли к проекту. Я же получила возможность ненавязчиво разглядывать немца, делая вид. Что сверяю цифры на распечатках документов.
Он выглядел довольно молодо, но при ближайшем рассмотрении я заметила и мелкие морщинки вокруг глаз и седину, которая нет-нет да блестнет на солнце. Волосы у него хоть и светлые, но не настолько, что бы седину скрыть совсем. Выходит он не так уж и молод, как может показаться на первый взгляд. Выглядел он немного иначе, чем в прошлый раз. Гнездо на голове, было тщательно причесано и отмыто. Одет он был в костюм, но только какой-то несуразный, не в размер и висел на нем как на Андрюхе его юридическая 'роба'. Жадный что ли? Говорят, бывают у богачей такие причуды. Денег много, а тратить жалко.
Второй немец, которого я поначалу приняла за Петермана, практически не участвовал в разговоре и ничем не интересовался, даже не представился. Только изредка поглядывал, перехватывая мои любопытные взгляды и понимающе улыбаясь. Осознав, что мой праздный интерес его забавляет, я поспешила углубиться в бумаги.
В принципе все было готово. Речь придумаю по ходу дела. Можно и начинать.
- Значит, хотите модернизировать производство, - задумчиво протянул немец, - Похвальное стремление. И бизнес-план уже подготовили?
Мы с директором одновременно закивали, чем вызвали еще одну кривую усмешку. Странный он какой-то. И еще этот его голос. Жуткий. Напрочь прокуренный. Петерман абсолютно не стесняясь, пододвинул к себе пепельницу и, достав пачку сигарет, закурил с блаженным видом. С трудом подавила в себе желание попросить сигаретку. От запаха табака так и тянуло снова взяться за старое. А тут еще нервы разбушевались с новой силой.
- Евгения Николаевна, - повернулся ко мне Васек, - Давайте начнем со схемы расположения боксов.
Я согласно кивнула и достала ту самую карту, перед которой мы с ним ползали не один час. Эх, жалко проектора нет. Красиво бы получилось.
- Да-да. Давайте, посмотрим, что вы там насчитали, - донесся до моих ушей голос немца.
Я резко повернула голову и встретилась с хитрыми глазами Петермана. Теперь настала его очередь меня рассматривать. Это тонкий намек на мою некомпетентность? Конечно же! Мои предшественницы два плюс два сложить не могли, а тут целый бизнес-план. Значит, записал в любовницы... В целом он почти прав с одной маленькой поправочной. Я экономист до мозга костей. Люблю... Нет. Просто обожаю свою работу. До фанатизма.
Зло, скрипнув зубами, я сделала морду кирпичом и прошествовала со своего места, которое было в некотором отдалении. Слегка наклонившись над столом, сложила схему вдвое и стала раскатывать бумагу, закрепляя углы подручными средствами - дыроколом, степлером и... пепельницей. А что? Она тяжелая, массивная. Я ж не виновата, что Васек денег на проектор зажал.
- Вы позволите? - обратилась я к блондину, подтыкая край схемы под стеклянную вазочку.
Слов для ответа у него не нашлось. Петерман только слегка приоткрыл рот от какой наглости. Да так открыл, что чуть сигарета изо рта не вылетела. А вот пепел с нее все же отвалился и прямиком немцу на брюки, чуть выше колена. Мужчина зашипел и скинул его с колена. Дырки, конечно, не вышло, осталось только безобразное темное пятно. А жаль.
Рядом с плечом раздалось предупреждающее шипение директора:
- Ж-жень... Евгения Николаевна быстрее.
Я выпрямилась, одарила мрачного, как все грозовые тучи нашего колхозного края, Васька чарующей улыбкой и положила перед мужчинами распечатки с основными финансовыми показателями. Затем пристроилась на стул рядом с Петерманом, набрала в легкие побольше воздуха и начала свой доклад.
- Итак, пред вами схема расположения будущей фермы. Извините за мои неаккуратные наброски по соседству - издержки творческого процесса. Здесь будут располагаться основные корпуса. Их будет не меньше четырех, - я ткнула в бумагу, используя вместо указки карандаш, - Два для содержания основного стада, одно под ремонтный молодняк и родилку. Далее...
- А почему здесь все исчеркано? - внезапно перебил меня Петерман.
- Это я схематично переделывала четырехрядные коровники в шестирядные, - с улыбкой объяснила я, - У нас на селе жесткий режим экономии. Поэтому экономим на всем. Даже на широкоформатных принтерах.
Блондин нахмурился, но расспросы не закончил.
- А почему вы решили переделать изначально предложенный проект? - и в упор посмотрел на Васька.
- Так будет удобнее, - коротко ответил мой директор.
Я чуть глаза не закатила. Похоже, дипломат в Луганском никогда не рождался. Кто так рассказывает? Нужно же с чувством, с толком, с расстановкой. Петь соловьем, что бы глухой заслушался.
- Это в целях экономии. Прежде всего, мы с Василием Михайловичем думаем о том, как максимально сократить расходы на реализацию проекта, без существенных потерь для его функциональности и производительности.
Я щебетала и щебетала. Пока не поняла, что если насущная потребность, о которой я подумывала еще до посещения святая святых Васька, не будет удовлетворена, то я просто лопну. А тут как назло на пламенную речь прорвало Васька, и я не смогла даже слова вставить, что бы покинуть кабинет как культурные люди делают.
Пока он говорил, я сидела как на иголках, то бледнея, то краснея. Похоже мои ерзания на стуле не остались для немца незаметными. Он обеспокоенно посмотрел на меня:
- Вы что-то хотели добавить, Евгения Николаевна?
И не успела я высказать свою мысль, как дверь кабинета со скрежетом распахнулась и на пороге появилась баклажаниха и подносом.
- Чай господин Петерман! Как вы любите, - заявила Тамара Сергеевна, улыбаясь во все свои двадцать восемь своих и четыре вставных зуба.
Она бесцеремонно поставила поднос прямо посредине моего драгоценного чертежа.
- Тамара Сергеевна как вовремя, - обрадовался немец, - Обожаю ваш чай.
Все немец - ты попал! Потому что друзья баклажанихи мои враги. Ты мне и так не понравился с самого начала, а теперь и вовсе начал бесить.
- Все для вас, - слащаво улыбнулась секретарша и принялась наливать чай.
Это стало последней каплей. Низ живота стянуло судорогой. Я закусила губу, и поскольку разговор за столом и не думал смолкать, а перебивать вроде как невежливо, стартанула в сторону двери не утруждая себя объяснениями.
- Евгения Николаевна?
Я даже не обернулась. Прямиком бросилась на первый этаж, проклиная горе строителей. Неужели нельзя было предусмотреть уборную и на втором этаже?
Десять минут спустя, довольная как стадо слонов я вплыла в приемную. Тут на удивление оказалось пусто. Только горел экран монитора на столе баклажанихи. Смотаться по своим делам не посмела бы. Наверняка за конфетами послали.
Пожала плечами, подошла к двери и застыла, потому что услышала, как хриплый голос Петермана произнес заветное слово "сделка". И я опять опустилась до подслушивания. Каюсь, не смогла удержаться и отказать себе в этом удовольствии.
- Вась пойми меня. Ждал. Честно пять лет ждал. И ничего. Одни убытки. Натягивал за уши перед советом директоров как мог. Больше не буду.
- Ян и ты пойми. Какая прибыль при такой организации производства? Давай модернизируем и все будет.
В голосе Луганского жалобные нотки. В первый раз слышу, что бы он так разговаривал.
- Где ты был со своей модернизацией четыре года назад? - спросил его немец.
- Знаю, - тихо ответил тот, - Не подумал.
Они замолчали на несколько мгновений. А потом Васек убитым голосом выдавил:
- И кому ты нас решил продать?
- Пивоварам. Они сначала думали, что от города далековато будет, а потом переиграли планы. На ферме поставят свой завод.
- А скот?
- На мясокомбинат, - безжалостно ответил Петерман.
- Поля?
- Засеют процентов десять-двадцать пивоварням ячменем.
- А персонал?
- Штат сократят вчетверо, как минимум.
После этих слов, слушать дальше расхотелось. Я, отпрянув от двери, уселась на ближайший стул.
Сижу, пошаркиваю ножкой по протертому линолеуму и понимаю, что совсем не хочу возвращаться в кабинет. Для чего? Что бы продолжать рассказывать то, что никому сто лет не нужно? Если Петерман для себя решил избавиться от колхоза, то ни мое красноречие, ни обаяние этого не изменит.