Значит, не беспокоится. Господин немец обо всем подумал, взвесил, принял решение и разработал стратегию. У меня складывается ощущение, что он не соблазняет меня, а ведет переговоры на передачу прав во временное пользование моей души и тела. Как же все это мерзко.
Медленно убираю грабли блондинчика со своей талии и оборачиваюсь.
— Сам до этого додумался или кто подсказал? — упираю руки вбоки и зло смотрю на немца. — Все предусмотрел, кроме одного — не вписываюсь я в твою концепцию поведения.
Молчит. Правильно делает. А что еще ему сказать в данной ситуации?
— Я сейчас дам вам один хороший совет господин Петерман, — говорю дрожащим от ярости голосом. — Езжайте в свою Германию. Живите со своей женой. А ко мне больше не приближайтесь!
Круто разворачиваясь, делаю два шага. Но тут, же меня хватают за руку.
— Жень, подожди!
Ей богу, его персона уже начинает действовать мне на нервы. А когда я нервничаю то, что? Правильно, кто-то получает по наглой блондинистой физиономии. С размаху даю кулаком ему в глаз. Не зря я целый год ходила на курсы по самообороне. Удар у меня хороший. Получи фашист гранату!
От неожиданности или от того, что рука у меня слишком тяжелая он делает несколько шагов назад, и, неловко оступается, с коротким воплем срывается с мостика в воду. А я не оборачиваясь почти бегом устремляюсь напрямик через огород в дом. Видеть больше не хочу его немецкую рожу.
Позже лежа в постели без сна и прокручивая события сегодняшнего дня в голове по сотому кругу, понимала, что необоснованно вспылила. Чего стоило просто ответить Яну вежливым отказом и на этом завершить разговор, но нет природная стервозность сыграла злую шутку. Не удивлюсь, что теперь нажила себе серьезного врага в лице господина немца. Сомневаюсь, что его хоть раз в жизни посылали таким… ну скажем, экстравагантным способом.
С другой стороны, чем немец хуже самого обычного нашего мужика? Да ничем. Мало ли наших делают такие предложения понравившейся девушке, уже имея жену и детей? Вот и я о том же. Может мне просто хотелось думать о нем лучше, чем он есть? И разочарование плюс расшатанные нервы сделали свое дело.
Не скрою — Ян мне нравился. Как человек и как мужчина. Но… В каждом предложении одни «но» и «против». Мы с ним из совершенно разных миров. Даже если закрыть глаза на его семейное положение, не думаю, что из нас получилась бы пара.
А с кем получилась бы? С Луганским?
И тут срабатывает отличительная черта всех русских женщин. Если же я в двадцать пять… Блин, уже почти двадцать шесть не могу усмирить свой нрав и найти общий язык с мужчиной, что же будет через пару тройку лет? Возраст он не резиновый. А характер с годами не улучшается.
В итоге так ничего не решив, я извелась и от усталости отрубилась.
Утро встретило тяжелой головой и не менее тяжелыми мыслями. Пока пила кофе под хмурым взглядом баб Вали, созрело два решения:
Первое — переступить свою чертову гордость и помириться с Васьком.
Втрое — уволиться с колхоза.
Скажете — как же принципы? Как же справедливость? Нет ее в жизни. Не существует на свете. И как бы я не старалась в своих долбанных иллюзиях ее воссоздать от действительности не убежать. А она такова, что если не хочу остаться одна и у разбитого корыта, то стоит засунуть принципы куда подальше и двигаться со скоростью двигателя внутреннего сгорания, поскольку любые взаимоотношения с Яном Петерманом — это тупиковая ветвь цивилизации.
Нравилось ли мне самой то, что я собиралась делать? Нет. До отвратительной тошноты. Но чувство безысходности давило на подкорку со страшной силой.
— Чего не ешь? — голос баб Вали вывел меня из сонного оцепления.
Я растерянно перевела взгляд на теплые оладушки со сметаной и со вздохом отпила еще глоточек кофе.
— Аппетита нет.
— Ну-ну, — вздохнула бабка и присела рядышком, подперев кулаком голову. — Рассказывай, чем тебя фашист этот проклятый расстроил.
Кратко и без подробностей пересказала ей, как послала Яна в плаванье по реке, как поругалась с Луганским и самое главное, что скоро мы с дедом Сеней станем безработными.
— Да, дела, — покачала головой бабка. — И что делать-то теперь думаешь?
Я пожала плечами.
— Поеду к Васе — мириться. Что же мне еще остается?
— Это правильно, — одобрительно произнесла баб Валя. — Все лучше, чем с этим иродом нерусским. А Вася хоть и грозный да характерный, зато не пьющий и работящий. Ты вот что — иди, принарядись. Да так что б ух! Глазенки из орбит повылазили.
Сказано — сделано. Скрепя зубами и другими жизненно важными органами поплелась собираться, что бы сразить в самое сердце своего вредного директора. Последнее тоскливо кольнуло в груди, и я себе напомнила, что больше он мне ни какой не директор.