Нину вызвали на допрос на третий день.
За столом — два жандарма. Один из них почти без акцента говорит по-русски.
— Кого из женщин в камере знаешь?
— Никого.
— А мужчину?
— Которого?
— Того, что был в камере в первый день.
— Не знаю.
— Тогда, может, скажешь что-нибудь о Химичеве, по кличке Гранный?
— Не знаю я ни Химичева, ни Гранного.
Коротко размахнувшись, офицер бьет девушку по лицу. Удар жандарма точен — на несколько минут Нина теряет сознание. Ее обливают холодной водой, бьют наотмашь по щекам. Постепенно она приходит в себя. Но едва открыв глаза, девушка видит перед своим лицом дуло пистолета:
— Ну как, вспомнила о Гранном или нет? Говори: что о нем знаешь?
И снова тяжелый удар — на этот раз рукояткой пистолета по голове.
Когда Нина снова пришла в чувство, первое, что бросилось ей в глаза, — кровь. Много крови и повсюду — на руках, на одежде, на полу… Это ее кровь…
Жандарм подносит к ее лицу небольшую любительскую фотографию. Кто же это? Напрягая зрение, сквозь мутную пелену Нина вглядывается в карточку: Химичев!
— Этого знаешь?
— Этого? Как же, знаю! Скороходов это!
Она ответила сразу, не раздумывая. И это спасло ее. Выход из нелегкого положения был найден внезапно, неожиданно для нее самой. Теперь бы только не ошибиться!
— Подлец он, Скороходов этот! Приходил ночевать, консервы приносил, хлеб, обещал жениться, а теперь вот бросил…
— И что же, не бывает больше?
— Приходит, но редко, — нашла Нина единственно верный ответ.
— Ну вот, это другой разговор, — примирительно сказал жандарм. — Давно бы так. И голова бы цела осталась. Если не дура, можешь теперь кучу денег заработать…
— А как? — простодушно поинтересовалась Нина.
Гитлеровец постучал пальцем по фотографии Ивана Алексеевича, лежащей на столе:
— Твой Скороходов — совсем не Скороходов. Химичев это, по кличке Гранный. Коммунист и преступник. Если поможешь его поймать — и жизнь себе сохранишь, и деньги немалые получишь. В противном случае — пеняй на себя! Поняла?
— Поняла.
— А ну, повернись теперь! — вдруг рявкнул офицер. — Знаком тебе этот?
В дверях кабинета под конвоем двух автоматчиков стоял Андрей Кузьмич Колесников.
— Ну?
— Видела его.
— Где? Когда?
— А в камере, в первый же день после ареста.
Жандарм пристально, не отрываясь, посмотрел ей прямо в глаза, затем, словно разом потеряв всякий интерес к девушке, повернулся и бросил:
— Ну ладно. Все. Можешь идти!
Нина медленно поднялась, еще не веря до конца, что эти последние слова относятся к ней. Неужели это не сон?..
Вот наконец и выход. Куда же теперь? На любую из явок или к сестре идти ни в коем случае нельзя — за ней могут следить. После короткого раздумья девушка неторопливо, словно спешить ей некуда, направилась в сторону городской больницы: прежде всего необходимо сделать перевязку, а заодно и проверить, нет ли «хвоста».
Из больницы она вышла уже в сумерках, задним двором, и лишь пропетляв по улицам больше часа и убедившись, что наблюдения за ней нет, незамеченной вошла в дом своей сестры Лиды Островской. Окончательно обессилевшая, Нина уже не могла говорить: упав ничком на кушетку, она лишь навзрыд плакала.
Но что это? Случайно подняв голову, сквозь слезы Нина увидела (или это ей померещилось?) склонившееся над ней лицо… Химичев!
— Иван Алексеевич! Вы? Здесь?!
— Да, Нина, здесь. Были кое-какие дела в городе.
— Но вас же ищут! В жандармерии есть ваша фотография!
— Знаю, все знаю, — спокойно улыбнулся Химичев.
Той же ночью они вместе ушли в лес, к партизанам.
А на следующий день жители города прочитали на заборах объявление, напечатанное крупным жирным шрифтом:
«Тот, кто поймает или укажет местонахождение Марии Масюк, заочно приговоренной к смертной казни, получит большое денежное вознаграждение…»
Знакомые, читая эти строки, только посмеивались: опоздали, фашистские ищейки, не найти вам теперь Марию! Схватить в качестве заложников ее детей гитлеровцам также не удалось: маленьких Нелу и Севу надежно укрыла в своем доме Александра Вержбицкая.
Штаб группы Виктора Горбачева, оставленной для выполнения особых заданий партийного и партизанского руководства по координации действий и для продолжения борьбы, с первого же дня расположился в неприметном с виду домике Лидии Островской. Этот дом пока еще вне подозрений. Здесь хранились бланки пропусков на немецком языке, штампы, печати, в тайнике установлен радиоприемник.