Громко скрипнув, открывается дверь. На пороге — тетя Прося:
— Ну что, хлопцы, притомились с непривычки?
— Опыта маловато, Прасковья Мартыновна. Правда, не привыкли еще.
— Надо привыкать. Мука да хлебушек с неба не сыплются. Постарайтесь-ка лучше силы свои распределить. Менять вас пока некому.
Нельзя сказать, что мы обрадовались, услышав последние слова нашей хозяйки. Однако совет ее нам пригодился. Помня о нем, мы постарались сделать все, чтобы на этот раз наши жернова работали как можно дольше.
Прошло не меньше двух часов, прежде чем в сарае опять появилась тетя Прося. В каждой руке у нее было по кружке парного молока и по большущему ломтю ржаного хлеба.
— Теперь можно и передохнуть, хлопцы. Вот вам хлеб, вот вам молоко, ешьте на здоровье!
Пожалуй, никогда в жизни кусок обычного ржаного хлеба не казался мне таким вкусным и аппетитным, как в тот вечер. А молоко было просто сказочным!
Пока мы старательно уписывали за обе щеки ужин, Прасковья Мартыновна не отходила от нас ни на шаг. Казалось, что какие-то свои, глубокие мысли тревожат ее, не дают ей покоя.
— Хлопцы, — после долгого раздумья начала она. — А вы знаете, что во многих деревнях окрестных люди вот-вот голодать начнут.
— Как это? — насторожились мы.
— А вот так. Пока вы сидите в лесах да ушами хлопаете, немцы начали вывозить колхозное зерно, скотину угонять. Добро общественное врагу достается, мародерам фашистским. Разве можно так?
— Тетя Прося, — возразил Троценко, — а ведь в десятках деревень бойцы нашего отряда уже раздали и зерно и скотину населению. А сколько раз отбивали с боем у гитлеровцев?
— Раздать-то раздали, да только где? Все больше тут, под боком. А в других деревнях кто это сделает? — Прасковья Мартыновна на минуту замолчала, а затем все так же сурово продолжала: — Поймите, хлопцы, вас с нетерпением ждут в весках под Бобруйском, под Мозырем. У самих селян руки связаны: немец лютует, при малейшем подозрении у него разговор недолгий — расстрел на месте. Вам же легче. Пришли и раздали. Да и пошуметь не грех: вся вина потом на вас, и население от врага не пострадает. Ну попадись только ваш командир или мой Федор на глаза — я уж им всыплю!
Мы горячо пообещали тете Просе добраться в самое ближайшее время до тех дальних деревень. И, взявшись опять за работу, я долго не мог забыть того волнения и тревоги, с которым Прасковья Мартыновна, мать партизана, рассказывала нам о заботах и горестях народных. Не о своих, которых было у нее более чем достаточно, а об общих, о наших!
Наступила глубокая ночь. Тусклый свет фонаря, висящего на поперечной балке над нашими головами, подрагивал и мерцал, выхватывая из темноты крутящиеся жернова. Силы наши были на исходе, ноги предательски подрагивали, гимнастерки на спинах пропитались потом — хоть выжимай.
Прошло несколько часов, а тетя Прося все не приходила. В окнах ее хаты неярко поблескивал огонек лучины. Казалось, о нас забыли.
Наконец около трех часов ночи на тропинке, ведущей к нашему сараю, послышались голоса. Хозяйка была не одна.
— Смену вам привела, — деловито кивнув на сыновей, сказала она.
Мы передали жернова ребятам и, с трудом распрямляясь, начали одеваться. Теперь-то нам была известна настоящая цена партизанского хлеба. Ох как нелегко, каким трудом и потом он доставался!
Вскоре, отведав еще раз парного молока с хлебом, мы собрались в отряд. Два мешка свежеиспеченных караваев, часть из которых принесли к этому времени соседки тети Проси, с трудом уместились на наших санях. Тепло попрощавшись с неутомимой хозяйкой и приветливыми хуторянами, мы поспешили в лагерь.
— Ну как тебе понравился хлебокомбинат тети Проси? — добродушно улыбаясь, поинтересовался Троценко, едва мы отошли от хутора.
— Хорош комбинат, слов нет, — чуть помедлив, отозвался я. — Только в следующий раз возьми, пожалуйста… кого-нибудь другого!
И, позабыв об усталости, мы весело рассмеялись.
Ровно через неделю, в один из воскресных дней, нас ждала еще одна и, к счастью, далеко не последняя, встреча с Прасковьей Мартыновной Боравой. На этот раз мы увиделись уже не случайно — «директор» партизанского хлебокомбината просила прислать ей в качестве помощников именно нас как опытных, прилежных мукомолов. Ну что ж, мы были этому только рады.
Знакомая дорога выводит к хутору, и вот уже возле дома нас встречает добрая и радушная хозяйка. Сегодня ее и не узнать! Цветной шерстяной платок с кистями аккуратно повязан на голове, на белом суконном пальто ярко выделяется красочный белорусский орнамент, сапожки — кожаные, шнурованные снизу доверху.