Только назавтра Захарченко лежал на дороге с вложенной в руку запиской: «Смерть предателям своего народа. Вместо соли получают пулю».
Но далеко не все наши враги были так просты, чтобы делиться с первым встречным. Особенно осторожно работали те, кто имел задание попасть к нам в лагерь. Тут дело обставлялось по всем правилам гестаповского искусства. Особенно постарался начальник новгород — северской жандармерии Петере, направляя в отряд бывшего вора — рецидивиста Савелия Юхновца.
Не так давно он был главарем банды, действовавшей «под партизан» наподобие уже разоблаченной нами банды Малькова. Вел «вольную жизнь», грабил население, на что немецкие власти смотрели в первое время весьма одобрительно: они надеялись скомпрометировать таким образом доброе имя партизан. Но когда всем стало ясно, что такие провокации ничего не дают, что партизаны сами истребляют бандитов, фашисты решили приспособить уголовников к более тонкому делу.
Савелий Юхновец тихо поселился на селе. И вот получаем мы горячую просьбу раскаявшегося преступника; признание в том, что хотел было создать свой отряд, — но не вышло, оказались плохие ребята. Было дело — и обижал народ: не нашел другого способа добыть пропитание. Теперь все осознано, он умоляет простить, дать возможность боевыми делами смыть позор.
Искренним раскаянием пренебрегать не следует. Бывали случаи, когда человек, имевший на совести преступление против Советской власти и даже в прошлом судимый, делом доказывал, что он уже не враг и честно проходил с нами боевой путь. Но искренен ли Юхновец? Дать ему прямой отказ было не в наших интересах. Командование ничем не рисковало, поручив ему для начала задание. Выполнит — видно будет. И мы предложили Юхновцу как условие вступления в отряд взять на себя взрыв склада зерна. А сами начали проверять Юхновца, выяснять, откуда взялся этот запоздалый патриот, и всю его биографию.
Юхновец условия принял и очень ловко подорвал склад. Но, удивительное совпадение, — за день до взрыва со склада было вывезено почти все зерно. Видно, назначенная нами цена показалась гитлеровцам слишком дорогой. Начальник новгород-северской жандармерии Петере, руководивший, как мы узнали, этим делом, решил устроить его с меньшими потерями.
В ближайшие дни к Юхновцу, продолжавшему добиваться приема в отряд до выполнения задания, присоединился новый человек. Это был писарь сельуправы села Поповка Михаил Велик, ничем не скомпрометированный перед нами. Однако утвержденный нами староста села Александровка связался со старостой Поповки Гончаренко и узнал, что Велик — тайный осведомитель гестапо. Очень хорошо. Что будет дальше?
Эта пара просится, а мы не отказываем, только тянем, будто опытные бюрократы. Наконец, разыгрывается пьеска в нескольких актах.
Юхновец якобы неожиданно узнает, что Велик — предатель. Пораженный этим, при свидетелях стреляет в него, ранит и бежит в поисках защиты к нам в леса. Петерс с большим шумом обставляет преследование. Ну, просто — всех на ноги поднял!
Конец этого представления должен был состояться уже в нашем отряде, где партизаны встретят героя овацией.
Овация была короткой. Одного выстрела хватило, чтобы Юхновец получил должное вознаграждение.
Но, несмотря на провал Юхновца, возня шпионов вокруг нас продолжалась.
— Произошел, например, такой случай. Разведчики познакомились с пожилой и, по их утверждениям, весьма симпатичной женщиной — жительницей Семеновки Анной Онуфриевной Бондаренко. Она их растрогала слезным рассказом об издевательствах и оскорблениях немцев из гебитскомендатуры, расположившихся в ее доме. Слово за слово разведчикам удалось ее убедить работать на нас.
А будь что будет! — согласилась она. — Чего уж зря-то жить среди зверей, принесу помощь Родине.
С тех пор наши разведчики держали с ней постоянную связь. Несколько раз Анна Онуфриевна приходила в лес на условленное место и приносила различные данные о противнике. Не всегда точные, иногда просто наивные, но разведчики видели, что желание работать с партизанами у нее очень постоянно: «Старается тетка. Не сразу и мы стали разведчиками. Научится.» — так говорили они. Даже у начальника разведки отряда Бугристого складывалось об Анне Онуфриевне впечатление весьма неплохое. Для подозрений действительно оснований не было. Ни о чем не расспрашивает, в отряд не стремится.
Но как-то, сияя от радости, ока притащилась на встречу с большим картонным ящиком:
— Вот. Передайте подарок вашему командованию. Звери-то мои с квартиры убрались. Вместо них пришел очень приличный человек, мадьярский офицер. Он мне в комнату поставил приемник. Я решила отнести, зачем мне.