Андрей с довольным видом засветил передо мной какую-то странную лампу и хитро спросил:
— Хорошо горит?
Я даже не сразу понял, в чем тут соль. На столе стояла простая консервная банка, заправленная каким-то жиром, из которого торчали несколько одинаковых фитилей. Оказалось, что их было ровно пять в знак постоянной мысли хозяина дома о победе пятиконечной красной звезды.
Двадцать минут кончились. Мы покинули село. С отрядом ушло сорок новых бойцов. Среди них были и мои братья — Владимир и Николай, сыновья нашего первого председателя колхоза Чижовая и почти вся уралмашевская молодежь.
На следующий день в Маше во пришли каратели. Из взятых ими под арест и вывезенных в семеноводческую тюрьму людей нашим связным был только один товарищ Коновальный. Остальные тридцать семь человек безусловно не могли сообщить ничего ценного о партизанах. Однако когда всех начали подвергать пыткам, Коновальный молчал, а кассир сель управы Вынянчено не выдержал мучений и подписал ложное обвинение против самого себя и других. Арестованных переправили в коломенскую комендатуру для окончания следствия. Вынянчено пришел в себя и отперся от прежних показаний. Коломенский следователь выехал в Маше во и установил на месте, что арестованная группа граждан в связи с партизанами уличена быть не может. Людей освободили под подписку; одного только Вынянчено отправили в Новгород-северскую тюрьму. Слабым, безвольным людям всегда приходится хуже.
С этого дня Маше во стало предметом особого внимания гитлеровцев. Они решили, что, поскольку командир отряда является уроженцем села, они должны извлечь из этого пользу. Начали вызывать моих односельчан одного за другим на допросы. Старосту Максима Иваныча Шкуродера (оставленного нами на месте как связного) напугали до полусмерти, играя на том, что его жена — моя однофамилица.
Ему велели никого из моих родственников не трогать, только тщательно за всеми следить. «Пусть этот бандит свободно ходит домой, — учили Максима Иваныча в комендатуре. — Создайте для него полное впечатление безопасности. И тогда можно будет легко взять его живьем.»
А для того, чтобы односельчане охотнее следили за мной, Шкуродеру велели пообещать им за голову командира «железный крест», два пуда соли и хорошую усадьбу после войны.
Максим Иваныч пытался возражать, доказывая, что, дескать, Егор Ротозеев давно порвал связи с селом, ушел из дома; ни жены, ни детей здесь не оставил. «Что ему ходить к нам?» — говорил староста. Но ore прервали: «Мы знаем, что у этого бандита много родственников, и можем найти их в вашем собственном доме!» О том, что жена Шкурота — только моя однофамилица, они не хотели и слушать.
Бедный Максим Иваныч был не храброго десятка. Рассказывая мне об этой беседе, трясся как осиновый лист. Он был очень удивлен тем, что «хитрый план» гестапо не произвел на меня заметного впечатления, и просил быть поосторожней.
Да, Шкуроту еще не приходилось общаться с партизанами и, несмотря на давнее знакомство с некоторыми из нас, он плохо представлял себе, каковы партизаны на самом деле. Но скоро не только он, а и многие другие поняли, что такое партизанская сила и умение воевать.
Уже в конце мая, когда наши подрывники широко развернули свои таланты на вверенной нам соединением железнодорожной линии, от семеновского коменданта опять поступил приказ:
«Мобилизовать население на рубку леса возле железнодорожного полотна. Уничтожить все кустарники и деревья на двести метров по каждой стороне. Ветки и хвою сжигать на месте, дрова отправлять в районный центр, годный строевой лес — на восстановление сожженных мостов».
В ответ комиссар Чернуха, начальник штаба Тимошенко и я написали воззвание к населению Семеновского района, предлагая гражданам саботировать приказ, охранять наши лесные богатства. К полицаям же мы обратились с предупреждением, что за понуждение людей к выходу на порубку будем сжигать насильников на тех кострах, которые они разведут для уничтожения веток и хвои.
Эти листовки размножили и расклеили за одну ночь на деревьях и пнях вблизи железнодорожного полотна. А сами наставили патрулей, чтобы вооруженным вмешательством не допустить на порубки ни одной группы. Конечно, мы действовали так решительно не наобум, а исходя из того, что стоявшие здесь рядом части были переброшены к водным рубежам Днепра и Десны, а борьба с партизанами возложена сейчас только на местную полицию.