Теперь за хатой деда Григория, где жила семья Владимира Степановича, жандармы усилили надзор. Анушку надеялся, что удастся захватить Моргуненко в Крымке при свидании с родными.
Однако, невзирая на строгий секрет, в котором хранился этот план, подпольный комитет узнал о нем от Дмитрия. Нужно было во что бы то ни стало предупредить учителя об опасности, угрожавшей ему. Но никто из крымских подпольщиков, даже сам Парфептий, не знал, где сейчас находится Владимир Степанович. С трудом удалось комсомольцам сообщить жене учителя, что за их домом следят.
Полицаи были уверены, что Моргуненко находится где-то поблизости. Они чаще стали навещать хату Григория Клименко. Придут, обшарят все уголки, закоулочки и вдруг, ни с того ни с сего, шасть на чердак.
— Что ты там потерял, Семен? — спросит однажды дед Григорий.
— Аппарат у тебя, говорят, есть.
— Был да поломался. Вот новый сделают, тогда приходи.
Старик знал, за каким «аппаратом» охотился Романенко. Самогону начальнику полиции и без деда Григория хватало.
Вокруг хаты деда Григория по ночам расставлялись посты, засады. Но ни полицаям, ни начальнику жандармерии не могло придти в голову, что за этими секретными постами неусыпно и зорко следят две пары глаз — Юрки Осадченко и Демьяна Попика.
Организация работала, и все попытки раскрыть ее не увенчались успехом. Моргуненко был предупрежден. Видя, что из этой затеи ничего не вышло, локотенент Анушку решил изменить тактику. Он вызвал к себе жену Моргуненко. Разговор он повел «по душам».
— Вы, кажется, знаете меня, как друга населения. Особенно я уважаю интеллигенцию и, в частности, вас, учителей. Я всегда стремился найти с вами общий язык.
При этих словах Анушку запнулся, вспомнив, какую скверную шутку устроили ему сельские учителя прошлой осенью, в день его именин.
— Хотя вы меня тогда в день моего ангела и обидели, но я забыл об этом. Тогда мы еще не знали друг друга, поэтому простительно было не доверять друг другу. По теперь прошло немало времени и вы, должно быть, убедились, что наши власти вовсе не враги населению, что мы прекрасно можем работать вместе. Сейчас война далеко и можно заняться просвещением, — Анушку понизил голос, — я вам, домна, скажу пока по секрету: есть разрешение высших властей открыть в Крымке гимназию. Как вы на это смотрите?
— Я не знаю, что сказать…
— Хорошо, правда? Ваши дети будут снова учиться. Но только я не вижу, кто бы мог стать директором гимназии, — он подумал и тоном сожаления сказал: — такого человека, как ваш муж, второго нет. Как было бы хорошо, если бы он был здесь. Вы бы имели отца семьи, а мы — прекрасного учителя и руководителя гимназии. Говорят, он пользовался здесь огромным авторитетом.
— Да, его любили.
— Тем более досадно, что такой умный и нужный нам человек скитается где-то в стороне от дома, от семьи, дичает, превращается в волка. И главное, у них, коммунистов, нет ни цели, ни шансов на успех. Глупо думать, что русские победят.
— Я не задумывалась над этим. А относительно моего мужа могу только повторить. Он погиб и больше не вернется.
Офицер испытующе взглянул на женщину.
— А если не погиб, тогда что?
— Если бы он был жив, то первая, наверное, узнала бы об этом я.
Анушку прищурился.
— Да вы и знаете, только не говорите. Но я вам скажу, домна, вы напрасно боитесь, у нас очень много людей, которые до нашего прихода сюда работали с большевиками и даже сами были коммунистами. Но мы им простили все, дали работу и теперь они честно трудятся вместе с нами. Вот и вы, учительница. Вам нужно учить детей, а не на железной дороге работать. Вместе с мужем работали бы в гимназии и как было бы хорошо. Снова уважение и почет, и не только здесь в селе, но и в городе у начальства.
Александра Ильинична молчала. Она знала, что муж жив, и горда была им. Она думала сейчас, что никакая сила не заставит ее сказать, что он жив.
— Мужа нет. Это все, что я могу сказать.
— А мы знаем, что ваш муж жив и находится где-то недалеко от вас. Больше того, я уверен, что вы его часто видите.
— Я уже сказала вам. Последний раз я его видела за Бугом. И он во время сильной бомбежки погиб.
— И вы видели его мертвого?
— Нет, я не нашла его тела.
Анушку покачал головой.
— Продолжаете свое? А я вам говорю, что Моргуненко жив, — настойчиво проговорил он, — и придет время, мы вам покажем его. Что же вы тогда скажете?
— Я не верю в чудеса.
— Вы, кажется, ни в чудеса, ни в чёрта, ни даже в бога не верите, — с раздражением сказал локотенент, но быстро вернулся к форме вежливости и участия.