— Меня сейчас вы не интересуете, вас я могу распустить по домам. Мне нужно знать, кто руководил вами. Кто подстрекал вас на преступления.
— Я вам сказала, что никто нас не подстрекал и мы ничего плохого не делали.
Префект, сдерживая раздражение, заговорил еще мягче:
— Ты молодая, у тебя вся жизнь впереди. У тебя есть мать…
— Да. Еще отец и два брата офицера на фронте, — с гордостью добавила Поля.
— Отец и братья, небось, погибли или сдались в плен, — криво усмехнулся Изопеску. — Красная Армия не хочет воевать против нас.
— Кто вам сказал?
— Сама обстановка говорит.
— Нет. Вас обманывают, господин префект. Красная Армия наступает и скоро будет здесь.
Префект от этих слов вскочил, как ужаленный.
— Молчать! — крикнул он. — Подвести сюда. Руки на стол!
Двое жандармов держали руки Поли на столе. Префект несколько секунд пристально рассматривал тонкие пальцы со следами крови.
— Что это за кровь? — поморщился он.
— Перевязывала раны и ожоги товарищей.
— Ты знаешь, что такое жизнь?
— Да. Это самое дорогое, что есть у человека.
— Ну, а что такое смерть, ты тоже знаешь?
— Представляю.
— Видимо, плохо представляешь. А это, девушка, страшная штука. Это самое страшное для человека, — стараясь попасть в тон Поли, проговорил Изопеску.
— Нет, не самое страшное — возразила девушка.
— А что страшнее?
— Предательство, вот что.
Поля проговорила это так спокойно, что префект почувствовал себя в тупике. Оставалось одно — перейти к пыткам, как к последнему средству жандарма-карателя. Он решил пытать, пытать, пока не замучает жертву до смерти. Он взял из коробки новую сигару и долго раскуривал, пока на кончике ее не образовался большой пук огня.
— Будешь отвечать на вопросы? — сквозь зубы спросил Изопеску.
Теперь он уже не скрывал бурлившей в нем ярости, и по угрожающему тону Поля поняла, что наступила та минута, которой она ждала. Она не думала сейчас ни о пощаде, ни о том, чтобы отдалить эту минуту мучений. И совсем не страшен ей был палач, засучивающий рукава. Одно желание жгло сердце — скорее закончить этот не нужный разговор. Она гордо подняла голову, как подобает честным и смелым, и бросила в лицо жандарму:
— Я все сказала, забыла только сказать, что скоро, скоро придут мой отец и братья и объяснят вам, что такое смерть.
Щеки префекта затряслись, глаза выкатились из орбит. Скрюченные пальцы судорожно впились в сукно стола.
— Я хочу знать, кто участвовал в подрыве железной дороги.
— Не знаю.
Префект прижег пальцы девушки огнем сигары. Мучительная боль полоснула по всему телу, ударила в виски, затуманила глаза. Поля стиснула зубы.
— Кто руководил налетом на жандармский пост?
— Не скажу.
Огневая боль усиливалась. Перед глазами поплыли желтые круги.
— Кто вами руководил? — различала Поля в общем потоке слов отдельные слова и молчала. А огонь жег все новые и новые места рук, затем перекинулся на лицо, на обнаженную грудь, и с каждым прикосновением становилось все нестерпимее. Бесконечно долго, казалось, длилось это мучительное жжение. Потом боль стала тупее, усилилось головокружение, начало сохнуть во рту. Все вокруг становилось зыбким, колеблющимся. Поля почувствовала, что вот-вот лишится сознания. А она ведь еще не все сказала этому палачу. Тогда она собрала остаток сил и крикнула:
— Я не боюсь смерти! Я не боюсь вас! Слушайте, всей борьбой против вас руководит наша Коммунистическая партия!
— Заучила наизусть, — рычал префект.
— Нет, не заучила, а поняла сердцем с самого детства!
На мгновение префект остановился. Вытаращенные глаза его налились кровью, на шее вздулись синие жилы. Он с остервенением швырнул дымящуюся, расплющенную сигару на стол и бросился к двери.
— Подвести сюда!
Жандармы подтащили Полю и просунули пальцы ее рук между открытой дверью и притолокой.