Некоторое время все сидели молча. Песня о Родине всколыхнула сердца. На короткий миг услышали родное, волнующее, по которому тосковало сердце. И не хотелось мириться с мыслью, что это пока еще только Андрюшина выдумка.
— Вот оно что, — тихо произнес Дмитрий, закрыв широкой ладонью глаза.
— Расстроил ты нас, Андрей, погляди, все задумались как, — промолвила Поля, смахнув набежавшую с лезу.
Митя отнял от лица руку. В горящих глазах его трепетало пламя свечи.
— Даю слово комсомольца в ближайшее время собрать радиоприемник.
— А можно это сделать?
— Трудно, но можно. Нужно, — поправился Дмитрий.
— Сделаем, Парфень, — сказал Миша Клименюк, — я помогу Мите. У меня тоже кое-что из деталей имеется.
— Это облегчило бы нашу работу, — сказал Парфентий, — мы бы все знали, что делается там, по ту сторону фронта. По сводкам мы составляли бы листовки.
Голос Парфентия звучал убедительно и страстно. Тонкое лицо его, на котором бликами дрожали отсветы пламени, было вдохновенно. На товарищей глядели умные, озаренные внутренним светом голубые глаза.
— У кого какие будут думки?
— У меня есть, — заявил Миша Клименюк.
— Говори.
— Я хочу рассказать сон, который видел позавчера.
— Сны, если они толковые, тоже хороши.
— Мой сон как раз такой. Я вообще не верю снам и не запоминаю их. Но этот запомнил. Снится мне, будто я на работе на железной дороге. Обеденный перерыв. Я лежу на насыпи навзничь и смотрю, как бегут облака. Устал и хочется спать. Вдруг чувствую, как кто-то обхватывает горячими руками мою голову и поднимает. Я открываю глаза — брат Ваня. Лицо темное, суровое, глаза воспаленные, красные. Ваня повернул мое лицо к себе и посмотрел мне в глаза. Потом огляделся кругом на хлопцев, девчат. «Работаете?» — говорит и смотрит мне в глаза. Я не выдерживаю его взгляда и отворачиваю голову. Тогда он улыбнулся и погладил меня по голове легонько, как маленького. «Ничего, братишка, потерпи, недолго осталось Только ты не спи, сейчас не время спать, и товарищам своим скажи, чтобы не спали». Сказал он это и пошел по линии. Идет и оглянется, идет и оглянется, будто глядит, не заснул ли я. И так, пока не видно стало.
— Долго на чердаке стояла тишина. Рассказ Михаила взволновал. Сон поняли, как явный укор всем.
— Хороший сон, — промолвила Поля.
— Правильный сон, — пояснил Андрей.
— Верно, все, кто там воюет, думают о нас так же, как Ваня, — продолжала Поля.
— Трудно им, они надеются, что мы отсюда поможем победить врага.
— И будем помогать, — сказал решительно Парфентий, — как — нам подскажут старшие. У нас будет радио, мы сумеем бороться. Теперь насчет оружия. Его надо доставать больше. Я думаю, к этому делу надо привлечь Володю Белоуса и Ваню Беличкова. Они ребята толковые и надежные. Это Миша Кравец и Юра Осадченко возьмут на себя.
— Есть, — вместе ответили друзья.
— Нам нужны теперь девушки. Поля, твоя задача вовлечь в работу своих подруг-комсомолок.
— Сделаю, Парфень.
— Будем расширять нашу организацию, принимать в неё новых комсомольцев, сначала, конечно, нашего села, а со временем и молодежь других сел. У нас будет огромная организация, и мы не дадим им, гадам, спокою.
Непокорная золотистая прядь волос Парфентия упала на лоб. Он резким движением смахнул ее в сторону, привстал на колени и горячо, решительно произнес:
— Значит, борьба?
— Борьба! — ответили дружно комсомольцы.
— До победы!
— Хоть до смерти.
— Умирать не собираемся, а если придется, то так, чтобы сказали про нас: «они храбро боролись за Родину и погибли, как герои». А герои всегда бессмертны.
По одному расходились хлопцы в разные концы огромного села. Шли без боязни, твердо ступая, с сознанием, что идут по своей собственной земле.
Парфентий, проводив Полю, возвращался домой. Из-за леса показался большой круг луны, мягко ложились поперек дороги длинные тени деревьев и между ними вытянутая тень Парфентия. Стало заметно виднее.
За поворотом улицы Парфентий увидел приближающуюся фигуру румынского патрульного. Неверной, вихляющейся походкой пьяного Парфентий пошел прямо навстречу солдату.
— Стой! — окликнул патрульный, клацнув затвором винтовки.
Парфентий остановился.
— Кто идет?
— Сва-а-а-и… не видишь, что ли?
— Куда иди?
— Домой иди, — передразнил Парфентий.
— Поздна. Ночь. Спи надо.
— Без тебя знаю, что надо.
— Эй, дурак, пьяна свиня.
— Вот, вот, угадал, она самая. Пьян, пьян вдрызг, понимаешь?
— Понимай, понимай.