Через два дня в бункере появился «Личко». Вид его не предвещал ничего хорошего. Он мрачно тер свой вздернутый нос.
— Ну, говори же, черт бы тебя побрал, — не выдержал я.
Оказалось, что накануне вечером ментковский отряд был окружен значительными силами полиции и вермахта в районе развалин липовецкого замка. Окружение произошло быстро и внезапно, так что и речи не могло быть о том, чтобы вырваться незаметно. Попробовали единственный способ спасения — пошли на прорыв полицейского кордона. В бою пали «Тадек» — Францишек Косовский и два советских солдата, которые в конце зимы бежали из освенцимского лагеря. Остальным, то есть «Казеку» — Станиславу Бебаку и «Мариану» — Роману Сове удалось прорваться сквозь кольцо. Адам Пайонк был тогда за линией оцепления.
У всех нас перед глазами так и стоял «Тадек», страстный охотник за ягодами и грибами. Ночуя в лесу на голой земле, он простудился и с тех пор неважно слышал, что его очень раздражало. Иногда мы над ним подшучивали и устраивали розыгрыши.
О павших советских партизанах мы знали мало — слишком недолго они пробыли с нами. Младшему было около 25 лет. Старший накануне гибели отмечал свой сорок пятый день рождения.
Заброшенная гитлеровцами сеть захлестывалась вокруг нас все туже и туже. Удары сыпались один за другим. И удары эти были очень точными.
— Кто-то нас предает!
В первый раз вслух было высказано то, о чем мы непрестанно думали каждый про себя. Я лихорадочно соображал, как бы не допустить паники и всеобщей подозрительности. Не знал я, что самое худшее еще впереди. Наступили черные дни для партизан. Памятный май 1944 года.
В ЗАПАДНЕ
12 мая гестапо вместе с отрядами вермахта и жандармерии предприняло попытку ликвидировать очередную группу нашего отряда в районе Высоки Бжега.
В тот день меня не было в бункере. Я встречался с «Робертом». В тот день я увиделся еще и с «Офиком», который через «Стасю» тоже назначил мне встречу. Он сразу обратил мое внимание, что наша связь не совсем в порядке. Он пытался связаться со мной, поскольку сегодня обещали доставить самолетом оружие. Я попросил его перенести срок и рассказал ему в общих чертах о последних событиях. Он выразил мне сочувствие, но тут же заметил, что было бы полезней на время прекратить нападения на немцев.
— Пусть они думают, — сказал он, — что им полностью удалось очистить район от партизан. А мы за это время наберем людей и восполним потери.
На место павших должны стать живые. У «Офика» на примете есть пять аловцев из Силезии, которые вынуждены были покинуть те места, поскольку гестапо уже напало на их след. Мы договорились, где и когда примем этих людей, и расстались. «Офик» пообещал вскоре снова встретиться со мной. Контакт — как и в этот раз — через «Стасю», на иную форму связи я не соглашался.
Я отправился в обратный путь. Неподалеку от бункера сделал обязательный прыжок в заросли и пару минут переждал в укрытии, желая убедиться, что никто не идет по моему следу. Теперь мы все с особенным тщанием соблюдали твердо установленные правила партизанской жизни. Особую осторожность мы проявляли при подходе к бункерам. Когда возвращалось несколько человек, один незаметно отрывался от остальных и следил, не идет ли кто за ними.
Убедившись, что за мной никто не идет, я подошел к бункеру. С удивлением увидел, что нет наружного часового. В душе у меня просто все перевернулось от злости, а еще через мгновение мной овладели самые тяжелые предчувствия. С полчаса я внимательно осматривал местность. Нигде я так и не увидел следов борьбы. Я подполз к лазу. Бункер был пуст.
Все выяснилось на следующий день из разговора с ребятами. «Вицек» отправился на явочный пункт подле моста над Пжемшей, где его должен был дожидаться товарищ Хмелевский — «Малы». Стоял ясный, погожий день, на дорогах было нормальное движение. Неподалеку от места встречи проходило железнодорожное полотно, по которому часто проходили поезда, преимущественно товарные составы.
Вскоре пришел «Малы». Они постояли с минуту, как вдруг к железнодорожному полотну подъехали грузовики, из которых высыпало больше сотни вооруженных солдат и жандармов. Они тотчас же рассыпались цепью и широкой дугой зашагали в сторону леса. Облава.