Немцы старались замкнуть район, в котором находился наш бункер. «Вицек» и «Малы» в тревоге смотрели в спины немцев, все ближе подходивших к лесу. Что делать? Успеют ли товарищи во время заметить облаву и отступить? Еще не поздно. Когда гитлеровцы замкнут кольцо, тогда останется только бой. В бункере, правда, был ручной пулемет, автомат и несколько пистолетов, по этого было так мало по сравнению с вооружением немцев.
Любой ценой необходимо помочь товарищам. «Вицек» с «Малы» тут же переправились на другой берег Пжемши и помчались что было сил по так называемой «силезской стороне» реки. Когда они обогнали цепь, продвигавшуюся по противоположному берегу, то открыли по ней огонь из пистолетов. Расстояние было большое, и огонь был безрезультатным, но цель была достигнута. Издалека доносились какие-то приказания, выкрики, несколько немцев приостановилось и поливало «Вицека» и «Малы» градом пуль. Звук выстрелов разносился далеко в тишине погожего утра.
Поздней ночью на явочном пункте они встретили всех партизан целыми и невредимыми. Услышав стрельбу, те, успев даже замаскировать лаз в бункер, отошли в Хжановские леса.
Мы радовались, что немцам так и не удалось открыть наше пристанище. Однако на всякий случай мы еще два дня вели наблюдение за околицей, прежде чем вернуться в бункер. Он был нам крайне необходим, так как скоро должны были прибыть рекомендованные «Офиком» аловцы.
Они прибыли на место в назначенное время. Мы проводили их в лес и, усевшись среди кустов вереска, внимательно присматривались к кандидатам в партизаны, то есть к своим будущим друзьям и товарищам.
Завязался разговор, а вернее допрос. Оказалось, что всю пятерку разыскивают немцы за подрывную деятельность на производстве и за уклонение от службы в вермахте. Особенно многословным был самым старший из них лет 40—45. Сухое лицо с резкими чертами, костистая фигура, гортанное «р» — все это по вызывало у меня симпатии. Чувствовалось, что остальная четверка относится к нему с уважением, как будто он — их начальник. На многие вопросы он отвечал вместо них и сам задавал вопросы. Расспрашивал о количестве людей в отряде, его вооружении, месте пребывания. Он спрашивал, охраняется ли место нашей встречи или мы пришли сюда только вдвоем. Мне не нравилось его любопытство. Я не спешил с ответами или отвечал не совсем правдиво. Недоверие усилилось еще больше, когда я заметил, что у этого якобы шахтера слишком уж нежные руки и большой перстень на пальце.
— Придется вам, товарищи, присоединиться к другой группе, — сказал я, — пока что вас принять не могу. Но лучше всего вам было бы создать самостоятельную группу в окрестных лесах. Один пистолет у вас уже есть, а мы вам еще подбросим оружия.
Они ушли разочарованные.
— Какие-то подозрительные типы, — заявил «Вицек».
На следующий день я встретился с «Офиком». Он упрекнул меня за то, что я не принял преданных и проверенных людей. «Кому преданных и кем проверенных?» — подумал я про себя и поделился с ним своими подозрениями. Он удивился, но признал мою правоту и даже похвалил за осторожность. Сообщил мне заодно, что следует готовиться к прибытию самолета с грузом оружия, поскольку он уже получил весть из Ченстохова. Он снова вернулся к идее о посещении групп на местах, но я опять уклонился от ответа.
Через два дня, после того как я сплавил первых кандидатов «Офика», он явился на встречу с двумя новыми. Это были, по его словам, русские, бежавшие из лагеря. Взволнованно он объявил о новой постигшей нас беде. На этот раз провалилась явка.
— Опять провал, черт бы его побрал, — сказал он.
Ему пришлось забрать русских с явки. Он выразил надежду, что передает их в хорошие руки. «Офик» знал, что в наших рядах в разные периоды времени находились советские солдаты. Мы относились к ним с особой симпатией, да они ее и заслуживали. Это были храбрые и хорошие солдаты. Мы ни на мгновение не усомнились в том, что и эти будут такими же. «Офик» с удовлетворением принял наши заверения в дружбе к советским товарищам и бодро направился в сторону Катовице. Я восхищался его энергией и смелостью. Как он бесстрашно, несмотря на то, что только недавно вырвался из рук гестапо в Катовице, расхаживает с оружием и документами по такому опасному району.
В одну из ночей я на минутку заглянул домой. Мать застал взволнованной и встревоженной. От товарищей из Либёнжа и Жарок она уже знала, что мы с «Вицеком» не погибли, но сейчас она беспокоилась за судьбу дочери, «Стаси» — Элеоноры Гардзиновой, которая, выполняя обязанности связной округа, отправилась в Катовице несколько дней назад и до сих пор не вернулась. У меня зародились самые мрачные предчувствия, но мне нельзя было тревожить мать еще больше. Однако голос мой прерывался, когда я пытался втолковать ей, что боится она зря. Я посмотрел на Казю — маленькую доченьку сестры, которая спокойно спала в люльке. Тяжело было на душе, когда я выходил из дома. Это была борьба, борьба беспощадная…