Иван подхватил винтовку, выпавшую из рук деда. С ней он пришел в отряд имени Котовскою, здесь он нашел приют, новый необычный дом. Он стал членом большой партизанской семьи, юным партизаном.
Вскоре Кузьмич выдвинулся по службе — стал в штабе объединенных отрядов выполнять особые поручения. Понадобилось командованию получить точные данные о противнике в городе Н., — в разведку послали Ивана. В лютую зимнюю стужу, в пургу и метель, с торбочкой, набитой мерзлыми хлебными сухарями, с маленьким посошком в руках, в рваном полушубке пешком ходил Иван за сотню километров. Понадобилось разведать железную дорогу и станцию, — и это поручили Кузьмичу. По данным, которые он добыл, отряды совершили налет на дорогу и разгромили немецкие гарнизоны. Вместе со старшими товарищами взрывал Иван и воинские эшелоны врага.
Часто потом приходил я на опушку леса к Ивану Кузьмичу. В дни, когда он не был занят «особыми» поручениями, а пас скот, я старался уделить ему хотя бы несколько минут. Я привязался к нему, он привык ко мне и радовался моему приходу. На время к нему возвращалось детство, он резвился, пел мне свои песни, начинал рассказывать о боевых делах, но вдруг спохватывался и вмиг становился задумчивым, сосредоточенным. Он как бы старел в одно мгновение, о чем-то вспоминал, а говорить не хотел. Кузьмич прижимал к себе винтовку и прикладывал к разогревшемуся на солнце стволу белокурую головку. Одет в эти дни он был чистенько — в новую гимнастерку, сшитую по его росту из армейского материала, в таких же шароварах. Комиссар соединения подарил Кузьмичу комплект своего обмундирования, его и перешили на Ивана. По его же ноге смастерили и сапожки. Имел Иван и пилотку с красной лентой и армейской звездочкой, но носил ее только в ненастную погоду.
Однажды я застал его в раздумье. Он был молчалив.
— Скучно? — спросил я Кузьмича.
— Нет, — ответил он, — тут не скучно.
— А всё-таки плохо, когда нет родных?
— Нет, тут мне все как родные. Дедушку вот жалко… Был бы он со мной…
— Конечно, нет-нет, да и пожалел бы…
— Да не в том же дело, — перебил меня Иван и так повел худенькими плечами, будто стряхивал с них невидимую, ласкающую его руку. — Он помог бы мне. Дедушка всегда помогал.
Иван оперся на винтовку поудобнее и рассказал, как ему помогал дедушка. Однажды Иван «изобрел» многолемешный плуг. Дед осмотрел его и сказал, что такой плуг люди уже давно имеют и трудится внук напрасно. Другой раз Иван изобрел транспортер, который сам подавал песок на горку в пионерском городке. Дед усовершенствовал машину.
— Значит, ты что-то придумал, а тебе не помогают? — спросил я.
На мой вопрос Иван ответил вопросом:
— А можно дорогу сразу на много километров взорвать?
— Какую дорогу?
— Железную, чтобы поезда немецкие не шли к фронту.
Я посмотрел на Ивана удивленно. Он ждал моего ответа.
— Можно, — сказал я, — и мы уже взорвали на целых десять километров.
Я рассказал, как три тысячи людей вышли на железную дорогу, перебили немцев и взорвали путь.
— Здорово, — восхитился Кузьмич, не скрывая зависти, но приуныл. — И это уже людям известно… А большой был бой?
— Очень.
— Много наших партизан погибло?
— Много, Кузьмич, — двадцать товарищей, — сообщил я.
Грело весеннее солнце. Шелестел зеленой листвой лес. Стадо Кузьмича прижималось к опушке. Овцы сбились в кучу, спрятав головы в собственную тень. Мирно отлеживались коровы, пережевывая жвачку. Нехватало лишь пастушеского костра и котелка со свежей похлебкой. Но совсем недалеко за лесом надсадно строчили пулеметы, била артиллерия. Немцы ожесточенно и безуспешно продолжали атаки на партизанские отряды, пытаясь отбросить нас за реку. Высоко в небе ходил вражеский самолет-разведчик, стараясь засечь наши штабы, отыскать группировки. В течение месяца ни на один день не прекращались бои. Мы бились за железные дороги. Они-то, видимо, и занимали больше всего Ивана Кузьмича.
— А можно так рвать дороги, чтобы меньше наших людей гибло? — спросил он.
— Трудная задача, дружок… Вот разве ты что-нибудь придумаешь.
— Придумаешь, а тебе опять скажут — людям это уже известно, — совершенно серьезно ответил он.
— А ты этого не бойся. Если говорить о своих планах никому не будешь, никогда ничего и не добьешься. Смелее будь.
Кузьмич, видимо, ещё не очень верил в искренность моих советов.
— Да, ведь вы не поможете, говорите только…
— Помогу.
— И смеяться не будете?