Здесь собрались фоторепортеры, кинооператоры, художники, корреспонденты газет, журналов, радио.
Жизнь в «Континентале» не замирала ни на час. А к вечеру она становилась еще напряженней. С передовой, которая была недалеко, возвращались в свои номера постоянные их обитатели.
Круглые сутки по всем коридорам слышался один и тот же негромкий металлический перезвон. Это звенели неправдоподобно большими связками ключей дежурные. Половина персонала гостиницы ушла на фронт или эвакуировалась. И дежурные уже не могли, как прежде, сидеть за своими столиками. Они носили с собой ключи от всех номеров, то открывая, то закрывая комнаты...
Сюда-то и приехал Аркадий Петрович. Его поместили в небольшом номере. Оставив мешок, сумку, бинокль, Гайдар пошел знакомиться с обстановкой.
Он отыскал Бориса Абрамовича Абрамова, корреспондента «Красной звезды», который был кем-то вроде старшины этого огромного журналистского цеха.
Несколько минут побеседовали. Договорились, что в самое ближайшее время поедут вместе на передовую, тем более, что у Абрамова была легковая машина, а у Гайдара ее пока не было.
ГЛАВА VII. В СВОЕМ БАТАЛЬОНЕ
Майор Гавилевский, командир 306-го полка, был занят. Он то вызывал офицеров связи, то выслушивал донесения, то снимал трубку полевого телефона. Строгая озабоченность лица, уверенная неторопливость движений делали его похожим на шахматиста, который, глядя на доску, пытается разгадать, какую из бесчисленных комбинаций задумал его противник.
Было видно, что майору сейчас ни до кого, а тем более не до журналистов. И Гайдар, который надеялся переждать, пока Гавилевский освободится, понял, что это бесполезно, и молча положил перед ним свое удостоверение.
Не отрываясь от телефона, командир полка пробежал удостоверение глазами, закончил разговор и неожиданно улыбнулся:
— Писатель Гайдар! Как же, как же, читал, а Игорь мой вас просто обожает, — и, выйдя из-за стола, поздоровался с Аркадием Петровичем и со всеми, кто с ним был.
Гайдар попросился в батальон. Гавилевский помолчал.
— Пошлю-ка я вас во второй, к Прудникову... Что за батальон? — Майор усмехнулся. — Если бы все воевали так, быть бы нам сейчас где-нибудь под Кенигсбергом...
Зазвонил телефон. Гавилевский снял трубку. Выслушал. Ответил и продолжал:
— Двадцать второго июня Прудников стоял со своим батальоном на границе, у реки Буг. Есть там такое село — Бережаны. На рассвете с того берега вдруг забили пушки. Били долго, точно, с близкого расстояния... И снаряды ложились, как по линеечке, один к одному... Я, правда, там не был, но... представляю.
А потом пошли танки. Штук двадцать. На танках и за ними пехота. А там уже подкатывают мотоциклисты. Одним словом, все идет, как у них за год или полтора до этого было задумано.
А батальон Прудникова, еще по нормам мирного времени укомплектованный, батальон, от которого, они думали, после артподготовки и следа не осталось, — батальон этот берет и всю эту лавину — с их танками и мотоциклами — отбрасывает назад, за линию границы! — Гавилевский остановился и потеплевшими от волнения и гордости глазами оглядел гостей, желая увидеть, какое это произвело впечатление.
Но ведь у тех приказ Гитлера, — продолжал майор, — границу перейти, и они наступают снова, и Прудников со своими хлопцами отбрасывает их опять.
И это продолжается целый день...
Вечер. Немцы напуганы. Ждут рассвета. Наступает тишина. И тогда становится слышно: где-то идет ожесточенная стрельба. Скорей всего на заставе. Километрах в трех.
Прудников оставляет в окопах нескольких бойцов — на всякий случай, потому что ночью немцы все равно не сунутся, побоятся. Снимает бесшумно весь батальон, стремительным броском они оказываются возле заставы, с криком «ура», чтобы осажденные поняли — идут свои, ударяют с тыла по немцам. Уничтожают их, спасают пограничников, человек тридцать, и уводят их с собой.
А на рассвете все начинается сначала... Только двадцать четвертого мы приказали Прудникову отойти к Ковелю, боялись, что его окружат и мы потеряем батальон...
Гавилевский быстро крутит ручку полевого телефона. Называет позывной.
— К тебе журналисты сейчас придут, — говорит он в трубку. — И писатель с ними один... Фамилию он тебе сам скажет... Только смотри... Я тоже думаю, что понимаешь...