Гайдар постоял, еще раз оглядел разоренный дом и вышел. Прудников приметил в его лице выражение брезгливости и гнева.
Фашисты опомнились только на рассвете. По нашим окопам снова ударили минометы. Комбат снимает трубку, что-то шепчет, и в сторону фашистов бьет наша артиллерия. Тогда вступают и немецкие пушки. Начинается артиллерийско-минометная дуэль.
Внезапно огонь гитлеровцев ослабевает и вовсе прекращается. Будто прислушиваясь, реже бьют и наши пушки. Вот замолчали и они. Наступает пугающая своей непривычностью тишина.
Все понимают: сейчас что-то произойдет.
Аркадий Петрович переводит взгляд с командира на черную полосу немецких окопов, ожидая того мгновения, когда
Прудников, в доли секунды оценив обстановку, отдаст первое свое распоряжение.
Тишину прорезает резкий звук фанфар. Немецкие трубачи слаженно выводят сигнал — торжественный и зловещий.
Под рукой Прудникова гудит телефон. Это майор Гавилевский.
— Что у тебя там? — с тревогой спрашивает майор.
Комбат, сжав в усмешке чуть оттопыренные губы, отвечает:
— Все в порядке, товарищ командир. Начинается музыка. Сейчас и я впишу пулеметами свою гамму.
Над окопами немцев один за другим возникают движущиеся барьеры. Гитлеровцы идут в полный рост. По желтому полю, под звуки фанфар, без единого выстрела движутся фигуры в черных эсэсовских мундирах. Но в черных мундирах под палящим солнцем жарко, и солдаты идут, засучив до локтей рукава, держа прямо перед собой угрожающе немые автоматы.
Бой — не парад и поле — не плац, но эсэсовцы старательно вышагивают вихляющим парадным шагом: шаг левой — носок влево, шаг правой — носок вправо, шаг левой, шаг правой, шаг левой...
И когда вдруг смолкают фанфары, в воздухе тяжело повисает почти ровный ритм марширующих тяжелых сапог.
Прудников, прильнув к биноклю, обводит взглядом первую шеренгу.
Ироническая улыбка не сходит с его губ, и он молча протягивает Аркадию Петровичу свой «цейс».
Шеренги заколыхались перед самыми глазами Гайдара. В перекрестье стекол отчетливо проступили бесшабашно-пьяные от шнапса лица с блудливой ухмылкой трактирных буянов. (Разведчики недавно принесли несколько бутылок немецкого шнапса. На этикетке стояло: «Особого назначения». Срочно послали в лабораторию на экспертизу. Выяснилось: в бутылки подмешаны одурманивающие вещества.)
Продолжалась психическая атака — шествие полубезумных от водки «особого назначения» солдат.
Красноармейцы настороженно замерли. Двести пятьдесят метров...
Эсэсовец, который шел в середине первой шеренги с автоматом на шее и кривой казацкой саблей в руке, зажал саблю под мышкой и на ходу закурил. Он демонстрировал свое презрение — к русским и к смерти.
Двести метров.
Гайдар наконец опустил бинокль, достал из сапога запасную обойму к немецкому автомату и оттянул затвор.
Сто... Еще немножко... Ну еще... Еще... Ну-у!..
— Огонь!
Команда слилась с оглушающим залпом и длинными пулеметными очередями. Фашисты, не сбавляя, но и не ускоряя шага, стали бить из автоматов. Затем передняя цепь, продолжая стрелять, стала пятиться. И в это время командир шестой роты, встав в полный рост, крикнул «За мной!» и еще что-то.
Прудников не заметил того мгновения, когда Гайдар вместе с бойцами выскочил из окопа. Он только увидел, как Аркадий Петрович, державший в руках автомат, вдруг швырнул его куда-то вперед, поднял с земли оброненную красноармейцем винтовку, и потом его заслонили бойцы.
...Вечером, после контратаки, Прудников сидел в просторной избе в селе Чиповичи. Тут же за столом были Гайдар, Шульгин, командир хозяйственного взвода Тейслер и еще несколько человек.
Хозяйка поставила на стол две кринки молока, миску сметаны и большую миску вареников с творогом и вишней, которые все время подсыпала из чугунка.
Говорили о сегодняшнем бое, по общему мнению, очень удачном, потому что батальон, перебив не менее роты эсэсовцев, неожиданно вырвался вперед и укрепился на новых позициях.
— А вот скажите, товарищ Гайдар, — спросил ординарец Кудряшов, — откуда у вас такая, знаете ли, боевитость, что ли? Хлопцы рассказывают, здорово в бою у вас получается.
Аркадий Петрович отложил в сторону вилку, словно была она неуместна при таком серьезном разговоре.
— Дело в том, Кудряшов, что воевать мне здесь не впервой. В 1919 году, в этих же местах и тоже летом, проходил петлюровский фронт. Здесь дралась наша бригада курсантов.