Через несколько дней, как просил Аркадий Петрович, я поехал с ним на аэродром в Святошино, где находилась эскадрилья воздушной засады, выполнявшая особое задание. Командовал ею капитан Солдатов, лучший летчик дивизии. Многие его товарищи имели на счету по нескольку сбитых машин, и каждому было что рассказать. Для маскировки истребители стояли в старом, запущенном саду. Здесь росли груши, вишни, сливы.
Я раньше не очень близко знал Солдатова. А тут, под деревьями, где мы устроились, нечаянно выяснилось, что командир эскадрильи большой любитель побродить по лесу с ружьем, поудить рыбу, ну и мы с Гайдаром тоже. Начались охотничьи рассказы. Помню, Аркадий Петрович очень рекомендовал ловить зайца на лимон...
Коснулись литературы. Солдатов, попросив разрешения, достал из планшета стихи, напечатанные в «Красной звезде», и стал читать их вслух. Гайдар кивал в такт головой. Командир эскадрильи ему нравился.
Завыла сирена. Солдатов быстро поднялся. Мы за ним. Сняв фуражку, капитан передал ее Аркадию Петровичу и, отстегивая на ходу от планшета шлем, попросил обязательно его дождаться, чтобы вместе пообедать. Мы обещали.
Солдатов сел в самолет. Задвинул фонарь кабины. Помахал нам рукой. И пять истребителей ушли в воздух.
Ждем двадцать минут, тридцать... Всё. В баках бензина нет.
Крутым пикированием идут к земле один за другим три истребителя. Садятся. Командир звена подходит ко мне и докладывает:
— Задание выполнено. Сбито четыре самолета противника... — И вдруг, почти шепотом: — Капитан Солдатов и его ведомый погибли...
Гайдар слушает рапорт. Бледнеет. И говорит вполголоса то ли мне, то ли самому себе:
— Как же так? Ведь они оба сейчас были здесь. Вот фуражка Солдатова. Я еще чувствую тепло его руки, а его уже нет...
Я подхожу. Пробую успокоить. Он качает головой.
— Нет, товарищ полковник, к этому привыкнуть нельзя...
Я отвез его в «Континенталь». В Киеве мы с ним больше не виделись.
ГЛАВА XXIV. ВТОРОЙ РАССКАЗ ПОЛКОВНИКА ОРЛОВА
Второй раз я повстречал Аркадия Петровича уже в иной обстановке. Было это в последних числах сентября близ станции Борисполь.
Сотни людей, которые только что выбрались из топких болот близ села Борщёв, снова были окружены фашистами и загнаны в лес.
Кого тут только не было! Женщины, красноармейцы, дети, которых куда-то хотели вывезти, но не успели, раненые, какие-то полувоенные-полуштатские дядьки без оружия, пугливо опускающие глаза при виде командира в форме, беспомощные старики... Все растеряны, подавлены, испуганы.
Людей надо накормить, организовать в небольшие группы, чтобы с наступлением темноты они могли выбраться из леса. Надо позаботиться о раненых и больных, которых становится все больше. Необходимы разведка и контрразведка, чтобы знать, где немцы, и вылавливать переодетых автоматчиков. Их полно в лесу. А заодно паникеров. Их тоже достаточно.
Кричу: «Командиры, ко мне!»
Некоторое время никто не отзывается. И я понимаю почему: немцы так близко, что можно ждать любой провокации. Потом по очереди подходит человек восемь.
Проверяю документы и говорю: как старший по званию, обязанности командира беру на себя. И объясняю каждому его задачу.
Дня через два в моей землянке появляется несколько краснофлотцев Днепровского отряда Пинской флотилии и с ними Гайдар.
Удивленно спрашиваю:
— Аркадий Петрович, как вы здесь очутились?
Он отвечает, что был на каком-то острове, выбрался оттуда, по дороге прослышал о моей группе и пришел в лес, как он выразился, в «лесное это пекло».
Я не знал, что ему ответить. Пробраться к нам можно было только с огромным риском. Но он уже пробрался, и я мог лишь благодарить его за этот риск, потому что мне были очень нужны смелые и верные люди.
Аркадий Петрович стал деятельным моим помощником. Он уходил в дозоры. Охотился за переодетыми автоматчиками. Следил за тем, чтобы костры разводили только днем.
Гайдар собрал два-три пулемета, отыскал несколько ящиков с патронами. Набил все пулеметные ленты, сколько их было. Принес откуда-то миномет, а к нему несколько комплектов мин.
Он почти ни о чем меня не спрашивал. Делал все сам, начиная с планировки щелей, которые рылись по его указанию (лес бомбили по нескольку раз в день), и кончая разделкой конских туш. Не хватало продовольствия, и конина, часто без хлеба и соли, сваренная в котелке или зажаренная, как шашлык, на шомполе, была порой основным и единственным нашим блюдом.