Мин в отряде не было. Гранаты имелись, но мало. Повздыхав, согласились: пока нет взрывчатки и всего, что к ней положено, подбивать одиночные машины. Лучше всего штабные. В них, верно, будут документы, да и пленные кое-что сообщат...
Жаль, нет связи с Большой землей, а то бы развернули работу.
Остановились у изгиба дороги, где машины волей-неволей притормаживали. По обеим сторонам рос густой кустарник. Стиснув зубы, пропустили грузовики с солдатами. Соблазн стегануть по ним был велик. Но когда бойцы умоляюще посмотрели на Гайдара, он медленно покачал головой — нет. Да они и сами понимали, что нет: полторы сотни гитлеровцев, вооруженных автоматами, против пятерых — с одним пулеметом и одним «ППШ», — это было многовато.
И тогда стали ждать, пока на размытой дождями дороге не появились две легковые машины. Партизаны приготовились, Аркадий Петрович, показав на свой пулемет, дал понять: стреляет первым.
До бронированного, с брезентовым верхом вездехода — он шел впереди — оставалось не более десяти метров, когда Гайдар полоснул длинной очередью по ветровому стеклу. Товарищи ударили по скатам и кабине второй машины.
Вездеход, не сворачивая, ткнулся в сосну и остановился. Крытый «оппель» затормозил, но мотор его продолжал работать, пока не заглох.
Подождали. Это казалось невероятным, но в ответ не раздалось ни одного выстрела и никто не пытался выбежать из машин. Гайдар махнул рукой. Вдвоем с Михаилом Кравченко Аркадий Петрович осторожно приблизился к «своему» вездеходу.
Остальные направились к «оппелю».
Водитель вездехода и сидевший рядом с ним майор были мертвы. В «оппеле» шофер тоже был убит. А два офицера — лейтенант и обер-лейтенант (они находились на заднем сиденье), как только Андриан Степанец открыл дверцу, подняли руки. Их вывели из машины. Забрали оружие, портфели, вынули из багажника чемодан.
В портфелях нашли карты, на которых ничего не было обозначено. Зато офицеры рассказали много важного. И Гайдар пожалел даже, что неосторожно убил майора, который, надо полагать, знал еще больше. А в чемоданах обнаружили новое, с орденами обмундирование.
Партизаны, правда безуспешно, охотились за ним давно. Их соблазняла возможность бывать в соседних селах, не привлекая к себе внимания. И мундиры подвернулись весьма кстати. Аркадий Петрович примерил один. Он оказался слегка тесноват, но, в общем, был впору.
Гайдар теперь появлялся в отряде каждое утро. Завтракал. Усаживался у подножия дуба, что рос возле самой командирской землянки. Аркадия Петровича окружали бойцы. Он спрашивал, какую, по их мнению, надо провести операцию сегодня. Выбирали новый маршрут и приглашали добровольцев. Они всегда находились.
Продумав план, шли к Горелову за разрешением. Против операции он никогда не возражал, но Гайдара всякий раз отпускал неохотно, после долгих, обычно бесплодных отговоров.
Да и как тут отговоришь, если во всем партизанском отряде опытней никого нет?.. И потому, изрядно понервничав и только понапрасну разволновав перед заданием Гайдара, командир в конце концов назначал его старшим диверсионной группы.
А возвратясь в лагерь, Аркадий Петрович усаживался в сторонке на широком сосновом пне, доставал из сумки, всегда висевшей на боку, тетрадь и вновь принимался за дело, словно пришел не с операции, где его, как и всех, могли убить, а с предобеденной прогулки в Доме творчества в Старой Гузе.
...Однажды Гайдар отправился на задание в немецкой форме. Сожалея, что он в первую свою операцию «по неосторожности» застрелил майора, Аркадий Петрович придумал другой план.
Заключался он в том, что Гайдар, завидя немецкую легковую машину, должен был выйти на дорогу, поднять руку, предлагая остановиться якобы для проверки документов. Когда машина остановится, — из кустов выйдут партизаны, и все пассажиры какого-нибудь вездехода на сей раз останутся живы.
Неизвестно, удалось ли Аркадию Петровичу осуществить свое намерение. Но вот связанный с этим планом случай.
...Вынырнув из чащи леса, на крыльцо дома, где жил лесник Михаил Иванович Швайко, стремительно поднялся немецкий офицер.
Жена лесника, Анна Антоновна, заметила его уже в полутемном коридоре: в фуражке с высокой тульей, в плаще с пелериной и автоматом на шее.
Немец уверенно направлялся в комнату.
В комнате сидело двенадцать человек. Двенадцать наших военнопленных, которые бежали из концлагеря в Жерноклевах. Были они рваные, грязные и такие голодные, что картошку из чугуна ели прямо с кожурой.