Ивану Сергеевичу отлично запомнился день, когда в лагере появился Гайдар.
— Было с ним в тот раз человек семь или восемь, — вспоминает Тютюнник. — В том числе старший политрук Белоконев, батальонный комиссар Захар Максимович Бугаев... Нет, простите, Бугаев пришел дня на три раньше... Между прочим, Захар Максимович прислал недавно в райком письмо. Адрес его можно узнать. Командовал группой полковник Орлов. Летчик. Имени его не знаю. Мы ведь все тогда больше по фамилии... Орлова и других командиров, кто был с ним, проводили в лагерь, накормили, дали переодеться. Началась беседа. Старший политрук Белоконев, помню, говорит:
«Мы к вам, собственно, ненадолго. Побудем немного и начнем пробираться на Большую землю».
«Я никуда отсюда не пойду, — ответил ему Гайдар. — Я буду жить в семье этих патриотов...» (Я привожу вам подлинные слова Аркадия Петровича.)
...По совету Тютюнника захожу к Ефросинье Лаврентьевне Свистуновой — жене Горелова. Войну она провела в эвакуации, но когда вернулась, обошла окрестные села, выясняя подробности гибели мужа.
Ефросинья Лаврентьевна дает мне с собой две фотографии Горелова. Я обещаю, пересняв, прислать обратно.
Возвращаемся на райкомовском «газике». Небо затянуло. Вот-вот хлынет дождь. Паром уже не ходит. Поздно. А на рассвете отплывает моя «Ракета». Афанасия Федоровна просит шофера заехать к знакомому деду, у которого есть моторная лодка.
Дед выходит через полчаса, ругаясь и не глядя в мою сторону. Я ему сочувствую — дует пронизывающий ветер. И пока моторка, высоко подняв нос, взлетает с волны на волну, старик не перестает неизвестно кому жаловаться, что его, с больными-то ногами, согнали в такую погоду с горячей печки.
Лодка мягко ударяется о берег. Выскакиваю из нее на песок и от души благодарю деда.
— Чуешь, хлопец, — перебивает он меня, — не скажи Феня Степанец, що ты корреспондент и сбираешь росповеди за того письменника, що вбит под Леплявом, — не повез бы ни за якие гроши. Правда, сам я цего письменника не бачил, брехать не буду. И книг его тоже не читал. Но сказывали: хороша была людына. И уважение, хлопец, я не тебе — ему сделал.
...О поездке в Лепляву я рассказал по радио. Стали приходить письма. На стол к Лидии Сергеевне Виноградской, редактору передачи, они ложились толстыми пачками. В них назывались новые имена и новые адреса — нити для дальнейшего поиска.
Я тут же начал писать по этим адресам. Наступила мучительная пора ожиданий ответа.
И вот первое письмо — от Захара Максимовича Бугаева... Потом еще и еще...
Безмолвная картотека имен и старых, пяти — десятилетней давности, адресов словно оживала. За фамилией, часто без имени, без отчества, вдруг вставал человек — со своим характером, своей героической и трудной судьбой, своим пониманием Гайдара. Сложность судеб этих людей придавала особую весомость тому, что они могли сообщить.
Более тридцати человек, более тридцати биографий, сотни страниц присланных ими воспоминаний и писем о Гайдаре — таков был неожиданный, ошеломляющий итог.
Но одних писем было уже мало. И тогда, положив в рюкзак портативный магнитофон, я снова отправился на Украину, чтобы всех повидать, со всеми побеседовать.
Из этой поездки я привез необычную летопись. Только старинные летописи составлялись мягкими гусиными перьями на плотном пергаменте, а эта была незримо начертана миниатюрным электромагнитом на гибкой пластмассовой ленте. Чтобы прослушать без перерыва все записи, не хватило бы и двух суток.
Теперь нам подробно известны важнейшие события последних, ныне уже легендарных 127 дней жизни Гайдара — с 22 июня по 26 октября 1941 года.
ГЛАВА III. «В ТОТ ДЕНЬ»
Тот год и день, когда напряженную тишину тысячеверстной западной границы разорвут первые залпы вражеских батарей, когда... вздрогнет миллионами сердец и загудит тысячами встревоженных фабричных гудков оторванный от мирного труда великий Советский Союз, — этот год и день и час не отмечен еще черной каемкой ни в одном из календарей земного шара. Но год этот будет, день возникнет и час придет.
Аркадий Гайдар, «В тот день», газета «Волна», 2 марта 1929 года
— Знаешь... война! — встретил Гайдар жену.
Дора Матвеевна уронила охапку цветов, только что купленных на Арбате. Аркадий Петрович помог их собрать и пошел звонить по телефону друзьям — Фраерману и Паустовскому.
В то воскресное утро Аркадий Петрович не ждал этого сообщения, как не ждал его никто.