Скрыпник пополз обратно. По дороге он видел, что партизан в окопах оставалось уже совсем мало.
Командира Вася нашел недалеко от поваленной сосны.
— Ну что, где Аркадий Петрович? — требовательно спросил Горелов, заметя Скрыпника, который уже не полз, а устало брел, благо сюда, в низину, залетали только шальные пули.
— Федор Дмитриевич, Гайдар не хочет уходить... Я ему сказал, как вы велели, а он махнул рукой...
— Что значит — не хочет?! — закричал Горелов. — Возвращайся назад и передай ему, чтобы они с Тонковидом немедленно оттуда ушли!
Скрыпник похолодел при одной лишь мысли, что ему придется повторить тот же путь. Но приказ есть приказ. И, пробежав «мертвое пространство», он снова бросился на землю и быстро пополз. Вот и окоп. Скрыпник подобрался к нему совсем близко. Он боялся, что за грохотом пулемета и немецких автоматов его не услышат.
— Аркадий Петрович, — волнуясь, но громко прокричал лейтенант, — вас и Тонковида вызывает Горелов... Сердится он очень, — доверительно прибавил Вася.
Гайдар обернулся и посмотрел на него злыми глазами.
— Уходи отсюда и не мешай, — полупрося, полуприказывая, произнес Гайдар. — Видишь, что здесь творится?
— Вижу.
— Ну и беги!..
Аркадий Петрович отвернулся и, приподняв пулемет, переставил его на другое место, влево, а Тонковид торопливо добавил:
— Когда можно будет, мы сами уйдем. Так и передай Горелову.
И тоже отвернулся.
— Помню ли бой у лесопилки? — Он горько улыбнулся. — Такое не забудешь... Позиция у нас была хорошая: на бугре. И вот видим — немцы. Выходят они из лесу — не слева откуда-нибудь и не справа, где болото. А вот прямо, как нынешние самолеты по радиомаяку — точь-в-точь.
Лес там, конечно, не густой. Не тайга. Но со своим секретом. Хитрые там очень дорожки, которых видимо-невидимо. Возвращаешься другой раз из Леплявы усталый. Думаешь, сверну-ка на эту тропку. Она, кажется, короче. А тропа заводит тебя совсем в другую сторону.
А тут немцы выходят прямо к нашей линии обороны. Кто-то вел их. Понимаете?..
Да и лейтенанта молоденького, который от Горелова два раза приползал, помню тоже. Только ведь не он один нас с собою звал. Последним был Александров из НКВД. Перед тем как бежать к сосне, он тоже к нам подполз, чтоб мы вместе с ним отступали.
Но попробуйте заставить Гайдара, чтобы он отступил... Попробуйте!.. Это ж невозможное дело!.. А он еще в азарт вошел: надо же суметь одному с оравой такой, будто на дуэли, стреляться. А у него получается. Тем более, что ленты у нас еще есть и продержаться на этой позиции можно.
Александров же нервничает и уходить без нас не хочет. Его Горелов, как он придет, сразу спросит: «Ты почему сам ушел, а Гайдара там покинул, если ты есть первый сосед его справа?»
И придумал тогда Александров Гайдара из нашего окопа за ноги тянуть.
Будь обстановка не такой, я б, наверное, со смеху помер. За одну-то ногу Александров его тянет, а другой Аркадий Петрович в окоп упирается. И поглядеть — чисто малые дети. Слово даю.
— Отцепись, Андрей! — рассердился под конец Гайдар и даже немного резковатых слов добавил...
— Я ж, — говорит Александров, — для вашего, дураков, спасения...
И мы это понимаем. И перед человеком вроде неудобно, но где ты будешь с ним сейчас объясняться, когда немцы к бугру все ползут и ползут?
Гайдар со своим пулеметом держал сотни полторы, не меньше. И выпрыгни мы из окопа, они бы, как саранча, ринулись на пригорок, а там и в самый лагерь, где еще оставались наши люди.
Мы с Аркадием Петровичем не очень-то себе представляли, как выберемся отсюда, да и выберемся ли вообще. Правда, говорить ничего не говорили, но когда два человека, да еще в таком положении, сидят в тесной яме, они понимают один другого без слов.
Но было нам с ним ясно, что уходить сейчас, сию минуту, ни в коем случае нельзя. Немцы успели подобраться к самому бугру, метров на сто. И здесь уже не убежишь от них и не скроешься. И мы убедились в этом очень скоро.
Пошел наперекос патрон, и пулемет умолк. Мне бы тут осторожно ленту вынуть, но я не успел. Аркадий Петрович с досады дернул ее что было сил... И всё... Гитлеровская машинка окончательно замолчала.
Вообще, должен вам сказать, иметь дело с трофейным оружием хуже нет. Подведет. Так и получилось. И стало тихо.
То без конца стрельба — они в нас, мы — в них.
А то тихо.
Они, видно, заметили, что пулемет наш молчит, и тоже перестали стрелять, как бы сомневаясь и желая удостовериться, что русский пулемет умолк, что русский пулеметчик, не дававший все это время поднять голову от земли, больше не стреляет: или у него кончились патроны, или он мертв.