Жандармы допрашивали арестованных, согнанных из всех сел. Допрашивали они и Мишу, надеясь с его помощью напасть на след подпольщиков. Миша молчал. Он видел жестокие пытки, которым подвергали фашисты советских патриотов, но они не вызывали в маленьком сердце страха, а рождали решимость и желание подражать героям, быть хоть немного похожим на них. Мишу били.
После очередного допроса староста закрыл мальчика одного в сарае. Около часа просидел Миша в темном углу, с минуты на минуту ожидая прихода врагов. Но его никто не беспокоил. Тогда Миша подобрался к двери и посмотрел в щелочку на двор. Там никого не было; лишь из дома до него доносились обрывки громкого разговора. Мальчик догадался, что жандармы по обыкновению веселятся.
Село, в котором находился сейчас Миша, было очень хорошо знакомо ему. Совсем недавно он играл здесь со своими маленькими друзьями. Он знал в этом селе не только своих сверстников, но и взрослых. Здесь жил хороший товарищ его старшего брата — Игнат Исакович.
Миша не один раз видел, как они подолгу вечерами беседовали с братом и потом куда-то ходили с оружием. Мише хочется повидаться с Игнатом Исаковичем, рассказать о своем горе. Дядя Игнат в шутку называл его «генералом Мишей». Посмотрел бы он сейчас, как разукрасили жандармы этого «генерала».
А еще Миша хотел рассказать, как ему удалось сегодня рано утром повидаться с Марией и Галей Абраменко, которых фашисты заточили в тюрьму. Он знает, что их привезут сегодня вечером на допрос в село Македоны. Может быть, Игнат Исакович знает, где сейчас Ваня, старший брат.
В этих невеселых думах мальчик забылся и потерял счет времени. Он вздрогнул оттого, что кто-то позвал его. Миша метнулся к стене, откуда послышался голос, и в широкую щель увидел человека. Он узнал его тотчас. Это был дядя Игнат! От радости Миша заплакал.
— Дядя!.. Дядя!.. Дядя Игнат, — со слезами говорил Миша. — Спасите меня.
— Не плачь, Мишенька, не плачь, тебя освободят, — успокаивал Мишу Игнат Исакович.
— Нет, дядя, они не отпустят меня. Они меня расстреляют, — сказал Миша. Потом встревоженно спросил: — Дядя, а Ваню и сестренок моих тоже посадили? Вы их не видели?
— Нет, Миша, они на свободе. Я видел их и сейчас снова пойду к ним, — сказал Игнат Исакович. — Ты о них не беспокойся.
— Передайте им, — сквозь рыдания проговорил Миша, — что тетю Марию повезут нынче вечером в село Македоны. Она просила меня передать это Николаю, но я, видите, не могу…
— Когда? Когда? — спросил вдруг Игнат Исакович и неожиданно сильно рванул доску из стены сарая, так, что она отлетела. — Беги, Миша, беги скорее!
Игнат Исакович скрылся. Мальчик выглянул в пролом и увидел у крыльца дома старосту и двух жандармов. Они курили и громко хохотали. Миша кошкой прокрался из сарая в огород и побежал к лесу, находящемуся неподалеку от села. Он надеялся встретить там партизан, о которых все время говорили немцы.
Окрестные жители называли этот лес «Голубым», за то, видно, что в нем росли голубовато-зеленые сосны. Миша бежал к этому лесу что было мочи.
Но слишком быстро обнаружили жандармы его исчезновение и кинулись по следу. Миша уже почти добежал до леса, когда заметил погоню. Жандармы гнались за ним на мотоцикле. Мальчик ускорил бег, и уже зеленые кроны сосен готовились укрыть беглеца, как сзади раздался выстрел. Это враги, боясь, что мальчик скроется от них в лесу, послали вдогонку ему смертельную пулю. Что-то больно толкнуло мальчика в спину, и он упал. Но сгоряча вскочил, рванулся к сосне и обнял ее слабеющими руками. Переведя дыхание, он снова попытался бежать. Сделав несколько шагов вперед, мальчик почувствовал сильную слабость, потом увидел кровь на теле и закричал:
— Ваня!.. Спаси меня, Ваня!
Только звонкое эхо ответило на этот страшный крик. Миша упал, потом приподнялся и пополз по траве, оставляя за собой кровавый след. Он вдруг, как живых, увидел своих сестренок, брата Ваню. Потом все помутилось перед его глазами, и ясный солнечный день, который он видел несколько мгновений назад, сменился для него темной, бесконечной ночью.
…Немцы настигли уже мертвого Мишу. Он лежал в пыльной траве вниз лицом, широко раскинув руки, сжатые в маленькие острые кулачки.
— Встать! — заревел жандарм, наставив винтовку на мальчика и ткнув своим кованым тяжелым сапогом в его босые пятки. Но Миша не мог встать… Озверелые палачи не сказали больше ни слова и заторопились от места своего кровавого преступления. Взревел мотоцикл, поднялось облачко пыли из-под его колес и на какую-то минуту закрыло яркое солнце, совсем недавно светившее маленькому храброму Мише.