— Пушка… — шепнул мне Цымбал.
— Вижу, — ответил я.
Осторожно приближаясь к ней и боясь, что где-то рядом с пушкой должен находиться артиллерийский расчет противника, мы все свое внимание сосредоточили на эту сторону леса. Когда же мы подошли совсем близко к этой пушке, то обнаружили, что это совсем и не пушка, а обычный прицеп от автомашины, на котором лежали бревна, приподнятые вверх как ствол пушки. Чертыхнувшись, мы быстрым шагом пошли дальше мимо этого прицепа. Лес был небольшой, и дальше за ним показалось поле. Мы были очень рады тому, что пока без единого выстрела прошли самый опасный участок пути прямо под носом у немцев.
Быстрым шагом мы уже шли по открытому полю, когда нам наперерез по дороге, идущей посреди поля, выскочил из леса всадник. Мы несколько опешили от этой неожиданности и замедлили шаг. Но немец, сидящий в седле, не обратил на нас никакого внимания и проскакал на коне почти под самым носом у нас.
— Ну и везет нам, — весело сказал Василий, молчавший всю дорогу.
Пройдя это поле, мы снова углубились в лес. В нем высокие сосны перемежались с мелкими кустиками и молодым ельником. Пройдя еще с километр по этому лесу, а может быть, и меньше, мы снова вышли к болоту. «Все! Я дальше не пойду, — категорически заявил Цымбал. — Мне это болото до того осточертело, что больше я в него не полезу». Каждому из нас болото, в котором мы провели уже почти две недели, страшно надоело. Мокрая одежда и обувь, падение в холодную воду, споткнувшись то о корни, то о кочки, сопревшие в сапогах ноги, которые мы не разували уже несколько суток, все это так нам надоело, что решили в болото, встретившееся на нашем пути, больше не идти.
Пройдя немного, мы увидели густой молодой ельник, проползли под этими елками, среди которых нашли небольшую полянку, метра два в диаметре, где и решили устроиться на ночлег. Цымбал достал «крысало», которым мы разожгли небольшой костер, чтобы обсушиться и согреться ночью у него.
— Я, ребята, больше не могу. У меня все ноги сопрели в этом болоте. Я сейчас разуюсь, — решительно сказал он, снимая свои сапоги.
— Зря ты это делаешь, — возразил я. — А вдруг на нас немцы ночью наскочат, ты что, тогда босиком побежишь?
— А, черт с ними, — заявил Андрей, — все равно разуюсь.
Он поставил свои мокрые сапоги около горящего костра. Теплый огонь от него, бессонница последних ночей, проведенных в болоте, а также сильная усталость, которую мы только сейчас почувствовали, лежа у костра, все это вместе заставило нас почти мгновенно забыться крепким сном. Мы безмятежно спали, не подозревая, что рано утром следующего дня мы можем оказаться в смертельно опасном положении. Костер наш давно уже потух, а сапог Цымбала Андрея, покачнувшись, упал прямо на горячие угли.
Рано утром мы проснулись от гортанных криков немцев. Они почти рядом с нами валили строевой лес. Сосны с грохотом падали на землю. Стучали топоры, то и дело были слышны возгласы немцев, предупреждающих о падении подпиленных сосен.
— Немцы! — стал я тормошить своих спящих товарищей.
— Где немцы? — спросил меня мгновенно проснувшийся Андрей.
— Слышишь, лес кругом нас пилят. Давай обувайся, и нужно уходить отсюда, пока они не обнаружили нас.
Андрей поспешно стал надевать свои сапоги, а они, как на грех, не лезли на его распухшие ноги. Особенно он никак не мог надеть того сапога, который упал на горячие угли костра. Схватив финку, Андрей поспешно разрезал голенище. Наконец мы были готовы к уходу из этого ельника. А как уйти, если кругом немцы?
Ползком меж кустов и по старому папоротнику нам все же удалось уйти от немцев незамеченными. Теперь то болото, в которое мы не хотели идти ночью, снова стало нашим спасением. К счастью, оно было совсем неглубокое. Это была просто весенняя полая вода, затопившая часть соснового леса. Пройдя с полкилометра по затопленному водой лесу, мы снова выбрались на берег в совершенно сухой лес.
Было теплое весеннее утро. Нам в лицо ярко светило солнце. Мы шли по этому чистому сосновому лесу и радовались нашему освобождению. Кругом в лесу пели птицы, как будто и не было совсем никакой войны.