Ген. Сильвия Г. Харпер: Это догадка или вы проверяли?
Д-р Руперт Дж. Форрестер: Естественно, проверяли. Вы не поверите, насколько велик разброс реакций и насколько он зависит от того культурного контекста, в котором вырос тот или иной старший. Например, известный вам господин Уэмура беспрепятственно входит в храм Ясукуни, Мэйдзи и некоторые другие синтоистские святилища, но тщательно избегает святилища в Исэ, а буддийские храмы обходит десятой дорогой. А господин Нода, этнический японец, родившийся и выросший в Чили, при попытке войти в тот же храм Ясукуни испытал жесточайшее неудобство и панический страх — и просто не смог переступить порог. Храм один и тот же. А разница в том, что господин Уэмура не понаслышке знаком с древней культурой, отличает божество от божества и имеет четкое представление о том, кто из богов и духов готов терпеть рядом демона на службе государства, а к кому лучше не приближаться. А для господина Нода, человека западного мира, все храмы — священные места, куда ему нет пути.
Советник Александр Лесли: А то, что, например, я начинаю испытывать к священникам определенных конфессий непреодолимое отвращение еще до того, как узнаю, что они священники, тоже объясняется скоростью физиологической реакции?
Д-р Руперт Дж. Форрестер: Я бы чуть поправил вашу формулировку, советник. Вы начинаете его испытывать до того, как осознаете, что они священники.
Советник Александр Лесли: Узнавание происходит раньше… и задает отношение?
Д-р Руперт Дж. Форрестер: Очень возможно.
Ген. Сильвия Г. Харпер: Но если все это так жестко запрограммировано культурой — почему эксперимент с экзорцизмом провалился?
Д-р Руперт Дж. Форрестер: Потому что мистики нет и магии не существует. Простите мою резкость, генерал. Но нет никакой внешней силы, которая могла бы обеспечить нам стабильный результат. Да хоть какой результат. По рабочей, повторяю, рабочей гипотезе, процесс спонтанного исцеления запускается не извне. Он запускается самим ЛИФ… я не имею в виду — сознательно. Но любое внешнее воздействие — это только толчок. А решается все на уровне данного человеческого существа. Чтобы вызвать у себя в общем и целом психосоматическую аллергию, способную полностью отторгнуть симбионта, человек, старший, должен в числе прочего некоей частью себя хотеть этого больше всего на свете. А все наши подопытные — и добровольцы, и приговоренные — в первую очередь хотели жить. Как бы они себя ни ощущали, что бы они о себе ни думали, хотели они — жить.
Глава 5. ЧЕРНАЯ ЖЕМЧУЖИНА
Еней з Дiдоною возились,
Як з оселедцем сiрий кiт.
Качались, бiгали, казились,
Що лився деколи i пiт.
Дiдона мала раз роботу,
Коли пiшла з ним на охоту —
Та дощ загнав iх в темний льох.
Лихий iх зна, що там робили:
Було не видно з-за могили.
В льоху ж сидiли тiлько вдвох[1].
І. Котляревський. "Енеїда"
Когда море порозовело, Игорь (боевик группы, оперативный псевдоним Цумэ) вывел машину на какую-то жуткую грунтовку, указанную Энеем, и все проснулись, потому что спать и даже дремать не было никакой возможности. Антон (аналитик группы, оперативный псевдоним Енот) продрал глаза и, увидев обступившие дорогу сосны, сказал:
— Ух ты!
— А земляники тут! — поддержал Эней.
Никакого забора, никакой ограды — только бетонные столбики через каждые пять метров — и поперек дороги ворота. Цумэ остановил машину. Эней выскочил прямо через бортик (дверь с его стороны открывалась плохо) и, обойдя ворота, открыл засов. Сдвигаемая в сторону створка завизжала на всю ивановскую. Антон прыснул при виде этого театра абсурда.
— Это, — наставительно сказал Костя (капеллан, связник и медик группы, оперативный псевдоним Кен), — ты еще в Дании не был. Тут хоть столбики есть, а там вообще только ворота. Причем бывает так, что дорога сплошь травой заросла. Так и торчат посреди ничего. А когда перед ними еще стадо стоит — ждет, пока хозяин ворота откроет… так и кажется, что на той стороне — Марс.
Эней сделал знак — заезжай! — и Цумэ повел "фальцер"[2] дальше. Фальцером джипик "сирена" окрестили сразу же после покупки — уж больно характерный звук он издавал при включении двигателя.
То ли этот характерный звук, то ли скрежет ворот разбудил обитателей ближайшего к воротам домика. В окошке загорелся свет, за занавеской задвигались тени.
— Тачку — под навес. — Эней показал рукой.
Цумэ увидел в указанном направлении маленькую пристань, где стояли четыре лодки и две прогулочные яхты, и гараж-навес прямо над ней, как бы этажом выше, так что мачты находились вровень с крышами автомобилей.
Игорь вышел из машины, выволок свой рюкзак и рюкзак Антона, поражаясь, как это Эней не сомневается, что его тут после трехлетнего отсутствия встретят пирогами.
Дверь домика, где горел свет, открылась — обитатель вышел на порог. Точнее, обитательница. Цумэ застыл как вкопанный. Эней тоже выглядел несколько озадаченным.
— Ой, — сказал Антон.
Игорь внутренне с ним согласился: действительно "ой".
Явление было облечено в джинсы и короткий топ. И то и другое скорее подчеркивало, нежели скрывало точеные формы. Кожа — Цумэ не мог точно охарактеризовать этот цвет: крепкий свежезаваренный чай с молоком? полированное дерево? — матово светилась, как "мокрый шелк". Огромные, влажные карие глаза сияли с темного лица. Волосы, завитые в бесчисленные косички, переплетались какой-то хитрой короной, а дальше ниспадали на чуть приподнятые плечи и маленькую, почти мальчишескую грудь. У кос был хороший запас длины, потому что шея прекрасной квартеронки высилась… мм… как там у пана Соломона — как башня Давидова? Умри, Денис, лучше не напишешь.
— Антоха, ты будешь носить за мной челюсть, — сказал Цумэ.
— Не будет. Твоя челюсть зацепится за твой же болт, — успокоил его Костя.
— Зато твоя сейчас в самый раз Самсону.
— А твоя будет два дня срастаться…
Эту тихую перепалку прервала сама квартеронка, спросившая, округлив брови:
— Энеуш?
Эней кивнул. Молча.
— А Михал з тобоу? Чи бендзе пузней?
Эней так же молча покачал головой на оба вопроса.
— Естешь сама? — спросил он в свою очередь. — Пеликан где?
— Пеликан згинел, — ответила девушка. — Зостало се нас двое.
Антон мысленно присвистнул.
— Як то згинел? — спросил изумленный Эней.
Квартеронка пожала плечами.
— Як вшистци люде. Он стжелял, в него стжеляли. Згинел. В Монахиум. Газет не читалеш?
— Доперо пшиехалем. Где Стах?
— Там. — Девушка показала на длинный сарай, одним торцом открывающийся к морю. — Одпочива.[3]
Она пояснила жестом, после чего именно.
Эней усмехнулся. Видимо, пьянство Стаха его не удивляло.
— Чещч, хлопаки, — обратилась девушка к компании. — Ким естещче?
Антон недоуменно помотал головой. Скорее всего, его просили представиться, а может, и нет, но промахнуться очень не хотелось. Он открыл рот, однако его уже опередили.
— Естем Игорем, то Антон, а то — Костя. Препрашам ясноосвенцоной пани, але розмавям польскей бардзо зле.[4]
Видимо, с Игоревым польским дело обстояло еще "злее", чем он думал: красавица прыснула, протянула было руку — и, едва коснувшись пальцев Игоря, вдруг резко отдернула, а потом в руке (откуда, в этих джинсах же, кроме нее самой, явно ничего не уместилось бы?) оказался пистолет.
— Энеуш?!