— Bay! — сказал Антон. — А почему он молчит?
— Н-ну… включим дедукцию. Она старше лет на пять, они вместе учились у Каспера. По кое-каким обмолвкам Стаха я понял, что ему тогда было не больше, чем тебе, а ей, соответственно, двадцать. Антошка, ты бы смог признаться двадцатилетней девушке?
— Шутишь?
— Вот. Слишком велик возрастной разрыв, девушки и ровесников-то не очень празднуют, а уж тот, кто на пять лет младше, вообще не человек. Извини, Тоха, но это факт жизни. Что ему остается? Гордое молчание и онанизм. А в нашем случае, кажется, даже последнее исключено. Полная неудовлетворенность получается.
Игорь подумал, покрутил пальцами в воздухе и заявил:
— Как ты думаешь, это правильно, что наш доблестный рыцарь страдает по даме морэ[13], а она о том ни сном, ни духом, ни вереском — в смысле писком?
— А если она… ну… равнодушна?
— А! Вот это уже во-вторых! Нет, Тоха, она не равнодушна. Пять лет назад около нее вертелся какой-то щенок, на которого можно было не обращать внимания, пока вокруг… ну, скажем, мужики вроде Каспера. А сейчас она одинока — из всей группы остался только Десперадо, тот еще кавалер, при всем моем к нему. И вдруг неожиданно на голову падает Эней, но уже не младенец, которого и отвергать-то было ниже достоинства, а герой, овеянный, так сказать, славой. Он подрос, он возмужал, она позавчера видела его на ринге — поверь мне, на женщин это производит совсем не то впечатление, что на нас. Словом, она готова. Но она не умеет считывать эмоции, а он молчит. Потому что внутри он по-прежнему восторженный и немой обожатель. Ты как хочешь, Антоха, а у меня сердце разрывается при виде этого безобразия.
— Может, тебе с ней поговорить?
Игорь поднял брови и театрально вздохнул.
— И после этого она снова начнет видеть в нем детеныша. Нет уж. Он поговорит с ней сам. Где у тебя принтер?
Антон перехватил идею на лету.
— Никаких принтеров! Достань мне где-нибудь образец его почерка. Делать — так по-большому, как говорит наш батюшка.
— Узнает, — меланхолически сказал Игорь, — зарубит всех. Впрочем, если я что-то понимаю в шоколаде, ему, наверное, будет не до того.
Образец почерка раздобыли тем же вечером — Антон с невиннейшим видом попросил Энея переписать ему слова польской версии "Farewell and adieu to ye Spanish ladies"[14]. Эней переписал. Легли в этот день рано, введя по базе "сухой закон" на ближайшие дни.
Утром начиналось то, ради чего вызволяли Хеллбоя, — практические занятия с оружием. Для начала с холодным.
Утром, еще в сумерках, Хеллбой выгнал на пробежку всю группу — правда, застать врасплох ему удалось только одного Антона. Босиком по мокрому песку, вдоль линии прибоя, с подскоками и приседаниями по команде — занятия с Энеем и Костей сразу показались Антону баловством. Пробежка закончилась у дерева, на котором… да нет, успокоил себя Антон, не может это быть висельником. Это… Это…
— Свинья? — выдохнул он.
— Она самая, — согласился Костя.
— Купили вчера в деревне, — объяснил почти не запыхавшийся Эней.
У Антона подкатило к горлу.
Свинья была подвешена на крюк за голову и "улыбалась горлом". Никаких других повреждений на ней не было — Хеллбой, видно, не хотел потрошить наглядное пособие.
— Свинья, — пояснил Хеллбой, — по расположению внутренних органов очень близка к человеку. И по весу мы выбирали такую, чтобы тянула на средних размеров мужика. Кровь спустили, конечно, чтобы грязь не разводить. Жаль, пластикат взять негде. Лучше тренировки нет, чем на пластикате.
— Пшепрашам, на чем? — поинтересовался Игорь.
Десперадо скривился — то ли презрительно, то ли брезгливо.
— Пластикат, — сказал Эней холодно, — это труп, ткани которого пропитаны специальным раствором от разложения и окоченения. На пластикатах тренируются врачи… и эсбэшники.
— И некоторые террористы, — пробормотал Игорь.
— Раньше тренировались. Теперь они используют муляжи.
— Профанация, — сморщился Хеллбой. — Только тело реагирует как тело. Помнишь, Анджей, те два пластиката, которые мы с Ростбифом в анатомичке выиграли в кости у сторожа? — мечтательно спросил он.
— Как же не помнить, — по-прежнему холодно ответил Эней.
— А вот скажи мне, на свинье такой же класс покажешь?
Эней пожал плечами, закрыл глаза и протянул руку. Хеллбой вложил в его ладонь нож рукоятью вперед, Мэй и Десперадо раскрутили за плечи.
— Давай! — крикнул Хеллбой, качнув тушу свиньи.
Эней остановился там, где застиг его крик, увернулся от туши, чуть отклонившись назад — и отступил. Движение руки заметил один Игорь — для всех остальных нож окрасился кровью вроде бы сам собой. Хеллбой остановил раскачивание "пособия" и подозвал всех посмотреть на аккуратную дырку.
— Вот то, что называется "чистое убийство". Удар в солнечное сплетение с продавливанием стенки живота, снизу вверх. Клинок пробил желудок, диафрагму и сердце.
— Откуда вы знаете? — удивился Антон. — Рана же закрыта.
— Направление и глубина удара, — сказал Игорь. — Конечно, можно и на анатомический дефект напороться, но это редко бывает. Кстати, запомни: сердце находится примерно там, куда бил кэп. В левом верхнем квадранте груди, где сердцебиение лучше всего прощупывается, на самом деле бьется аорта.
— Точно, — согласился Хеллбой. — Ты, малый! Возьми нож и попробуй попасть куда-нибудь. Кто попадет лучше всех, получит самый вкусный кусок шашлыка.
Свинья оказалась… упругой. В конце концов Антон все же вогнал нож снизу вверх в какую-то щель и даже, по словам Хеллбоя, задел легкое. Нож, впрочем, застрял, а свиная туша, качнувшись на крюке в обратную сторону, сшибла Антона с ног.
— Не так плохо, — утешил Хеллбой. — Стенку брюшины ты пробил, а значит, обеспечил самый надежный фактор поражения — боль.
У Игоря вышел другой конфуз. Он, видно, слишком долго смотрел на Антоновы мучения, решил приложить лишнее усилие — ну и оказался по запястье в свинье. Кровь из нее, как выяснилось тут же, выпускали небрежно. По мнению Игоря, это было следствием некоторых особенностей происхождения свиньи, забойщиков и Хеллбоя.
— Тут ребенок, — заметил Костя.
— Тебе не кажется, что это отдает некоторым ханжеством — стесняться крепких слов при ребенке, которого учат убивать? — проворчал Игорь, но ругаться перестал.
Костя единственный не осрамился. То ли деревенская сноровка, то ли армейская подготовка помогла, но он пырнул покойную хавронью точно в печень.
— Молодец, — сказал тренер. — Вот ты эту печень и съешь.
— Что, всю? — спросил Костя.
— То, что останется.
Поскольку свинью пыряли (по выражению Кости — "куцьку кололи") больше часа, доля Кости оказывалась раз от разу все меньше. Наконец свиное брюхо не выдержало особо удачного удара, разошлось, и внутренности вывалились наружу, повиснув на брыжейках.
— И егда низринулся, расселось чрево его, и выпали все внутренности его, — прокомментировал Костя.
Антон понял, что есть этот шашлык не будет.
Но к вечеру голод и аромат оказались сильнее. Тем более что Хеллбой загонял всех до упаду, каждому назначив индивидуальную программу: велел Энею натаскивать Игоря на работу с двумя кодати, Антона — в паре с Мэй наколачивать друг другу мышечный корсет (Мэй ворчала, кажется, что ей слишком приходится стараться его не убить — или он неправильно ее понял?), а с Костей начал заниматься сам, когда Эней объяснил ему главную Костину проблему. Но предварительно гуру от киля до клотика оплевал саму идею бойца, которому нельзя убивать.
— Он супер, — тихо сказал Игорь Энею.
— Да. До приступа алкогольного психоза.
— А когда случится сие знаменательное событие?
Эней пожал плечами.
— Мы его вчера хорошо напоили, ему как минимум неделю не захочется. Но дальше…
Усталый Антон совсем забыл, что ему нужно сфальсифицировать еще одно стихотворное письмо к Мэй, но Игорь напомнил. Камень, ножницы, бумага. То есть бумага, перо, стихотворение. Ну невозможно поверить, что человек, умело и лихо обращающийся со всем на свете, может писать такие плохие стихи… Поправка: не может, а мог. Примерно в Антоновом возрасте. Я бы, наверное, еще не то писал, если бы влюбился в эту… как ее Игорь зовет — Черную Жемчужину? Хотя… попадались интересные места, как бы там Игорь ни ерничал. "Хвала тебе, Солнце, вепрь-одиночка, встающий утром из трясины ночи"[15]. Но, увы, там, где был смысл, рифма, как правило, хромала на все четыре ноги. И соответственно, там, где была рифма, не наблюдалось отчетливого смысла. Но, подумал мудрый Антон, девушкам такие вещи нравятся. Должны. И, напрягши все силы, он выдал на-гора второе письмо, которое Игорь тем же порядком подкинул в комнату Мэй Дэй.