— Ага! — кивнул Темка.
Ника с облегчением выдохнула.
— Хорошо.
Дрон все также висел над сквером.
В кафе их знали. Кафе было семейное, и ни Аня, ни Денис, ни ворчливый Резван Иванович не давали ни малейшего повода заподозрить их в работе на ювенальную службу. Цветка в горшке за витриной только не хватает, подумалось вдруг Андрею. А то ведь случись что, как узнать, что явка провалена? Нагрянут фашисты, и Резван Иванович, отстреливаясь, одну пулю обязательно по горшку выпустит.
Ох, шпиономания на марше.
Темка оставил родителей в дверях, протиснулся между столиками и стульями и, вырулив к прилавку, запрыгнул на подставку, специально сделанную для детей.
— Здравствуйте!
Высокая, светловолосая Аня обернулась от кофемашины.
— О, какие люди! Темка!
Она взвихрила ему волосы на макушке. Ей тоже было можно. Чужой человек дотрагивается — ради бога! Это матери потискать сына, если очень хочется, можно было только в квартире при зашторенных окнах и выключенных электроприборах. И желательно еще воду выкрутить на полную. Вот какая дрянь в человеческом обличье до этого додумалась? «Родительский тактильный контакт есть способ формирования у ребенка ложных психологических установок и зависимостей с насаждением искаженных взаимоотношений в семье и грубо нарушающий права и свободы малолетнего гражданина».
Как? — все время думал Андрей. Как мы в это вляпались? Всей страной, сука. Господи, и ты не уберег.
Он шагнул к угловому столику, скинул рюкзак. Ника уселась на соседний стул. В кафе было пусто. Заказ блюд в кафе сегодня был целиком на Темке. Краем уха Андрей слышал, как сын, всматриваясь в меню, висящее у Ани за спиной, диктовал:
— Маме — коктейль, молочный, с клубникой. А папе — кофе… только не сладкий. И пирожные — три штуки.
— Какие пирожные? — спрашивала Аня.
— Три миски!
— Это какие? У нас таких нет.
— Да есть, — настаивал Темка и надувал щеки. — У вас папа прошлый раз заказывал! Он так и сказал: «Три миски».
— Ты правильно расслышал?
Глаза у Ани смеялись.
— Я же не глухой. Три миски, — упорствовал Темка. — Оно такое воздушное. Через раз желтое и коричневое!
— Может, тирамису? Посмотри в витрине с левого края.
Темка соскочил с приступки, шагнул влево.
— Какое-то оно немножко другое, — рассматривая выставочный экземпляр на блюдце, сказал он раздумчиво. — А «трех мисок» точно нет?
— Нет, — весело сказала Аня.
— Тогда давайте тирамесу. Три.
— Тирамису. Через две «и». Знаешь, что оно означает?
Темка мотнул головой.
— Только не говорите, что «три миски».
Аня рассмеялась.
— Нет. Оно означает «взбодри меня», «подними вверх».
Она открыла холодильник со стеклянной дверцей и сложила на блюдце три пирожных, забирая их тонкими щипчиками.
— Темка! — позвал Андрей.
— Все, я уже сейчас! — откликнулся сын.
Ника, положив салфетку на стол, чиркала по ней ногтем. У нее была такая привычка, когда она переживала и прокручивала что-то нехорошее, неприятное в голове. Чирк ногтем, чирк! Андрей накрыл ее пальцы своей ладонью.
— Все хорошо, — сказал он.
— Я сказала «нельзя», — шепнула Ника.
— И что? У нас всего одно предупреждение. Ну, влепят второе. Мы сможем отговориться беспокойством за ребенка. То есть, это был не запрет, а всего лишь беспокойство, поняла? Придерживаемся этой версии.
— Андрюш…
— Вряд ли они вообще «писали» наш разговор.
— Они все «пишут».
— Не верь всему, что говорят.
Андрей клюнул губами холодную Никину щеку, хотя в присутствии ребенка это тоже не одобрялось. Ювенальная комиссия могла посчитать поцелуй между родителями развратными действиями, оказывающими дурное влияние на неокрепшую детскую психику. В общем, последние рекомендации дурдома. Скоро на глазах у сына любое проявление любви или симпатии друг к другу запретят.
Подбежал Темка:
— Я заказал!
— «Три миски»? — спросил Андрей.
— Пап, ты ничего не знаешь! — заявил, подпрыгнув к нему, Темка. — Пирожное называется «тирамису»! Мне Аня сейчас рассказала.
Он улыбался во весь рот.
— А как зовут того, кто его делает?
Темке хватило на обдумывание секунды.
— Тирамисянин!
Ника рассмеялась. Лицо ее посветлело, словно темную сеточку убрали прочь.
— Кто?
— Тирамисянин, мама, — сказал Темка, но, увидев недоверчивое покачивание головой, тут же поправился: — Тирамисурянин. Тирамисер.
— Ты уверен? — спросил Андрей.
Сын кивнул.
— А если я спрошу Аню?
— Я сам!