Через десять минут Свечников собрал тарелки, передал Нике, чтобы сгрузила их в мойку, еще пять минут ушло на чай. Потом на столе снова развернули карту.
— Времени у нас мало, — сказал дядя Саша. — Всего отделений, куда его могли повезти, девять.
— Сколько? — охнула Ника.
— На наш город — еще по-божески, — сказал Привалов. — Три отделения прячутся в бизнес-центрах, там офисы, от силы две-три комнаты, их можно сразу отмести. Используются, в основном, для консультаций, встреч с семейными психологами, ежедневных приемов.
Он поставил аккуратные крестики карандашом на трех зданиях. БЦ «Радуга», прочитал под одним Андрей. Второе и третье названия он прочесть не успел, дядя Саша закрыл их ладонью.
— Еще два отделения находятся при городских поликлиниках, для освидетельствований физического насилия, реабилитации и прочих медицинских процедур. Отделения тоже небольшие и узкоспециализированные.
Привалов пометил крестиками еще два места. Вытянутый, в загиб, контур поликлиники на Северном проспекте и несколько зданий больничного комплекса у площади Революции.
— Осталось четыре отделения, — сказала Ника.
— Да, четыре, — подтвердил дядя Саша. — Теперь смотрите.
Они сгрудились над картой.
Андрея вдруг накрыло ощущение нереальности, невозможности происходящего. Он словно попал в старый фильм о революционерах-подпольщиках, только без керосиновых ламп, тужурок и кожаных кепок, без газеты «Искра», жандармских ищеек и вчерашних гимназистов. Вместо монархии — комиссия по ювенальному надзору, вместо арестов — изъятия, вместо шпиков — добрые соседи. Вместо планов подрыва царского, губернаторского экипажа — иной план, план спасения.
И атмосфера была как в фильме. Густой кисель из подозрительности, страха, несправедливости, отчаяния и злости. Терпкое желание закусить костяшки кулака. Жуткое желание вцепиться кому-нибудь в глотку. Андрей чувствовал такие же темные, разрушительные мотивы у Свечникова и Гриценко. Дядя Саша и вовсе казался остро наточенной, опасной бритвой.
Весь мир насилья мы…
Или нет, подумал Андрей. Мы не революционеры. Мы — подпольщики во время фашистской оккупации. Мы — партизаны. В нашу страну тихой сапой проползла «ювеналка», пустила щупальца, проросла в кабинеты, гнойниками вызрела в офисах. Незаметно она захватила территорию, ювенальные фюреры сидят за столами, а айнзатц-команды патрулируют улицы.
И нет больше Большой земли, нет видимого фронта, который где-то далеко гремит страшными боями, линия противостояния теперь проходит в сердцах и душах. «Товарищи, не ждите с Большой земли посылок и сводок…». Мы теряем не города и села. Мы теряем детей. Но сдаться… Андрей до боли стиснул челюсти. Не дождутся!
Ника незаметно толкнула его в бок — сосредоточься.
— Центральное здание, — дядя Саша упер палец в контур дома у пересечения улиц рядом с городской администрацией. — Четыре этажа, гараж на заднем дворе, архив, хозяйственные и административные службы. Теоретически Темку могли перевезти и сюда. Только, скорее, это все же, скажем так, «парадное» здание. Для тихих дел изъятия не особо годится. Центр города, множество любопытных глаз, скученность, траффик. Плюс визиты кураторов и представителей властных структур. Вряд ли они захотят наблюдать орущих, плачущих, испуганных детей воочию. В лучшем случае, ознакомятся с базами данных, посмотрят фотографии, обсудят, как обстоят дела с перемещением извлеченных в новые семьи, и распределят суммы. Возможно, закрепят договоренности коньяком или кофе.
Андрей нашел взглядом знакомый сквер, сориентировался.
— Темку взяли вот здесь, — он ткнул в серый усик улочки, вливающейся с перекрестка в окружной проспект. — Куда могли повезти отсюда?
— Куда угодно, — ответил дядя Саша. — Смотри, — он постучал пальцем по карте, — от сквера за три квартала реабилитационный центр. Это первая точка, куда действительно могли отвезти Темку. Там огороженная территория, пустырь, слегка облагороженная промзона. И три четырехэтажных корпуса с переходами. Но, видишь ли, тебе, как родителю, не составит труда туда добраться. Они это учитывают. Им вовсе не нужны пикеты под окнами или отчаявшиеся отцы, сносящие ограждение на автомобиле. Поэтому практикуется неписанное правило: ребенка увозят как можно дальше от места его проживания.
— Тогда уж в другой город — самое то, — заметил Гриценко.
Привалов кивнул.
— Практикуется. Но при стандартном изъятии.
— Я помню раньше, — сказал, близоруко щурясь, Свечников, — когда автомашины угоняли, их сразу переправляли в другой регион. Возможно, так и с детьми.